Мемуары

Когда я хотела подойти к нему, чтобы поздравить, то разглядела за толпой англичанина и немца, которые наблюдали за мной словно полицейские. В разгар великолепнейших боев, которые я когда-либо видела, оба подошли ко мне, и по их выражению лица можно было догадаться, что они не собираются со мной церемониться. Оба потребовали немедленно сесть в машину. Это было слишком. Я не могла в одно мгновение покинуть праздник и, плача, жалобно попросила остаться на несколько часов. В ответ безо всякого сожаления мои спутники потребовали, чтобы я следовала за ними. Я возмутилась и отказалась. Немец сказал: «Хорошо. Вот и оставайтесь, а мы поедем. Завтра мы покинем горы Нуба». «Нет, — закричала я, — это невозможно! Я заплатила вам за четыре недели большие деньги, мои последние деньги. Мы уехали из Малакаля восемь дней назад. Вы не имеете права уезжать!» «Мы можем это сделать», — цинично сказал немец. Они покинули боевой ринг. Стоящие вокруг нас нуба наблюдали за всем и позвали Алипо. Необходимо было принять решение — и у меня не было выбора. Без машины и еды, без денег я не могла оставаться. Сказала Алипо, что обязана уехать, но хочу попрощаться с Нату и другими друзьями. Когда он понял, что все серьезно, то велел найти остальных нуба — сам остался со мной, как будто намеревался защитить меня от всего злого. Я себя чувствовала неописуемо несчастной. Тут появились уже все мои нуба, они жали мне руки и хотели вытащить из машины. В этой сумасшедшей сутолоке Нату, Туками, Гумба и Алипо крепко держали меня за руки и плечи. Немец сел в машину и включил мотор. Я, сама не своя от ярости и отчаяния, вошла в машину. Не оглядывалась назад, не махала рукой, у меня не было сил видеть моих расстроенных нуба.

Ночью мы прибыли в Тадоро. Деревня мирно спала, лаяли лишь несколько собак. Я беспокойно крутилась в своей постели. Стали меркнуть звезды — начинался день. Вскоре в моей хижине появились дети, затем пришли и женщины. Они помогали мне упаковывать вещи, относили их к машине. Без объяснения причин немец заявил, что они поедут только завтра. Какая подлость — не было необходимости покидать праздник, я могла бы сегодня присутствовать на нем. Все больше нуба собирались вокруг меня. Хижина была слишком мала, чтобы вместить всех, поэтому под большим деревом расположились дети и старики. Они принесли маленькие прощальные подарки. Старшие дети подарили мне небольшие фигурки, которые они вылепили из глины и обожгли.

Впервые меня посетила мысль, не построить ли мне здесь собственный дом. Воображение разыгралось. Я стала делать наброски. В то время как рисовала и мечтала, пришел Габике, самый трогательный из всех нуба. Своим добродушием и готовностью помочь он превосходил всех. Я рассказала ему о своем плане. Тотчас же он выбрал подходящее место, показавшееся просто идеальным. Между тем закатилось солнце, и нуба разбрелись по домам. Меня охватило чувство одиночества. Пришлось лечь спать.

Когда проснулась, было еще темно. Я вышла из хижины, вокруг кружили летучие мыши. Стояла тишина. Какое-то непреодолимое чувство беспокойства заставило меня отойти от хижины. Не видно было ни зги. Осторожно, чтобы не упасть, я на ощупь пробиралась к месту прежней стоянки. Мысль, что покидаю Тадоро, не попрощавшись с друзьями, мучила меня. Вдруг я услышала позади себя голос и, повернувшись, увидела большую темную тень — передо мной стоял нуба. Он сказал: «Нуба бассо» («нуба возвращаются»). Я не могла в это поверить и хотела спросить его, но он исчез. В беспокойстве принялась ходить туда-сюда, взвинченная до предела. Тут мне показалось, что вдали звучит тихая дробь барабана, потом все стихло. А через несколько невыносимо волнующих минут пришла уверенность: «мои» нуба возвращались.

Радость пронзила меня. Непостижимо, но они ради меня отказались от боев. Барабаны замолчали. Я услышала смех, голоса, и вот уже первые вошли в мою хижину — Зуала и Гого Горенде, потом Нату, Туками, Алипо. Они возбужденно рассказывали, что все нуба вернулись, чтобы попрощаться со мной. После моего внезапного отъезда Нату и Алипо хотели тоже немедленно покинуть Тогадинди, но этого не допустили коронго-нуба, которые приготовили праздничный обед в честь Нату, зарезав овцу. Нуба не прийти не могли, коронго бы очень обиделись. Тогда масакины решили отказаться от празднества в последующие дни. Долго сидели мы перед моей хижиной. Они играли на гитарах, а некоторые хотели сопровождать меня в Германию. Незабываемый вечер.

На следующее утро окончательно пришло время прощания. Нуба специально не пошли работать на поля, сотни их собрались вокруг машины и крепко держали меня, как будто не хотели отпускать. Немец посигналил, и я должна была уезжать. Нуба бежали рядом с машиной и кричали: «Лени бассо, Лени бассо!» Высунувшись из окна машины, я схватила чьи-то руки и, обливаясь слезами, прокричала: «Лени бассо робрэра!»

На этот раз это не было просто утешением. Я знала, что вернусь.

В Вау