Мемуары

Ни разу в жизни моей не испытывал я большей радости, нежели в эту минуту. Поспешив взять слово, я заверил герцога Буйонского, что мне так не терпелось высказать ему, сколь усердно я готов ему служить, что я даже не оказал должной почтительности герцогу де Бофору, взяв слово прежде него, чтобы объявить: я не только освобождаю герцога Буйонского от всех обязательств, какие он взял на себя передо мной лично, но и сам обязуюсь исполнить все, чего он пожелает, дабы облегчить ему переговоры; я сам и мое имя к его услугам, чтобы он мог посулить двору все, что будет ему выгодно, и поскольку на деле я не намерен мириться с Мазарини, я с великою охотою предоставляю ему право обернуть себе на пользу все видимые мои поступки.

Г-н де Бофор, который неизменно тщился перещеголять последнего оратора, в напыщенных выражениях объявил, что готов принести в жертву герцогу все прошедшие, настоящие и будущие интересы рода Вандомов; маршал де Ла Мот наговорил ему учтивых слов, президент де Бельевр воздал ему хвалу. За четверть часа мы обо всем условились. Герцог Буйонский вызвался добиться от испанцев одобрения наших действий, если мы поручимся честным словом ничем не выдать им, что он заранее оговорил их с нами. Мы с де Ла Мотом взялись предложить герцогу де Лонгвилю от имени герцога Буйонского, герцога де Бофора и моего держаться того же поведения, какому решил следовать герцог Буйонский, — мы уверены были в его согласии, ибо люди нерешительные всегда охотно и даже с радостью хватаются за предложения, которые открывают перед ними два пути, и, стало быть, не требуют от них выбора немедленного. По этой же причине мы надеялись, что г-н де Ларошфуко не помешает нам устроить дело с принцем де Конти и г-жой де Лонгвиль; итак, мы решили, что герцог Буйонский в тот же вечер изложит свой план принцу де Конти в присутствии всех генералов, кроме д'Эльбёфа, который находился в армии и у которого де Бельевр взялся получить одобрение нашему предприятию — по крайней мере, в этой своей части оно было совершенно во вкусе д'Эльбёфа. Однако д'Эльбёф сам принял участие в совещании, потому что вернулся раньше, чем его ждали.

Совещание это примечательно было тем, что герцог Буйонский в продолжение его не сказал ни единого слова, которое могло бы дать повод укорить его в желании хоть сколько-нибудь кого-то обмануть, но и не пренебрег ни единым словом из тех, что могли бы помочь ему скрыть истинные его намерения. Я приведу вам его речь, не опустив ни малейшей запятой, ибо записал ее час спустя после того, как герцог ее произнес, но прежде изложу вам то, что он сказал мне по выходе из приемной, где состоялась часть нашего послеобеденного разговора. «Не правда ли, вы [203]сожалеете обо мне, — сказал он, — видя мое бессилие избрать тот единственный путь, который сулит нам славу в будущем и безопасность в настоящем? Это путь, который избрали вы, и, будь в моей власти ему следовать, полагаю, не хвалясь, толика моего участия оказалась бы не лишней на чаше весов. От вас не укрылось, что перед президентом де Бельевром я не решился начистоту объявить причины, определяющие образ моих действий — да, это так; однако вы согласитесь, что иначе и быть не могло, если я расскажу вам, как позавчера этот простолюдин битый час бранил меня за то, что я-де слишком стараюсь щадить чувства моей жены. Но вам, кому внятно все человеческое, кто способен сострадать моей слабости, вам я признаюсь в ней и уверен даже, вы пожалеете меня, но не осудите за то, что я не хочу подвергнуть женщину, которую так горячо люблю, и восьмерых детей, которых она любит более своей жизни, столь рискованной участи, какую вы решили избрать и какую я сам избрал бы от всего сердца, не будь у меня семьи». Чувства герцога Буйонского и доверие его, разумеется, глубоко меня тронули; я ответил ему, что далек от мысли судить его, напротив, я всю жизнь свою буду чтить его за это еще более; любовь к жене, названная им слабостью, принадлежит к тем чувствам, какие политика осуждает, но мораль оправдывает, ибо они неопровержимо свидетельствуют о благородстве сердца, которое, возвышаясь над политикой, становится в то же время и выше корысти.

Я не лукавил, заверяя в том герцога Буйонского, — вы помните, я не раз говорил вам, что иные недостатки свидетельствуют о благородстве души более иных добродетелей.