Мемуары

Ле Телье, который помнил о данном ему приказании и намеревался его исполнить, услышал в моей речи лишь те слова, которые содействовали его планам. От имени Королевы он поблагодарил меня за то, что я изъявил готовность не противиться приказу Кардинала. Он в особенности расписывал пользу, какую сослужит мне моя сговорчивость, ибо, избавив Королеву от ее страхов, пусть даже беспричинных, она рассеет подозрения, какие ей хотели внушить в отношении влияния моего на Месьё; во время этого разговора я убедился в справедливости того, что мне давно уже говорили о Ле Телье: один из излюбленных им приемов красноречия [284]был — не щадить того, кому он служит. Я уступил вовсе не его доводам, без сомнения неубедительным; я заранее решил уступить ему из соображения, о котором упоминал в связи с другим предметом, — оно состояло в том, что нам нельзя было озлоблять Кардинала, ибо он во всякую минуту мог примириться с принцем де Конде. По этой причине я пообещал Ле Телье все, чего он желал, и сдержал обещание; едва он от имени Королевы предложил этот план герцогу Орлеанскому, я взял слово, правда, не для того, чтобы доказывать необходимость этой меры — на это я согласиться не мог, но чтобы убедить Месьё, что лично ему она не причинит никакого урона и, поскольку Королеве так этого хочется, он должен на нее согласиться. Де Бофор, который всегда мыслил и говорил как простонародье и который полагал, что Принц находится в его руках потому лишь, что, прогуливаясь в Венсеннском лесу, видел башню, где тот содержался, яростно воспротивился плану Ле Телье и даже предложил Месьё, когда Принца станут перевозить, перебить охрану. Я привел множество веских доводов, стараясь его переубедить, но дело решил последний, с которым он искренно и с готовностью согласился: я из собственных уст Королевы слышал, что накануне отъезда ее в Гиень Бар предложил ей своей рукой убить принца де Конде, в случае, если он не сможет помешать его бегству. Меня весьма удивило это признание, и я заключил из него, что, стало быть, Мазарини уже тогда внушил Королеве подозрение, будто фрондеры намерены завладеть особой принца де Конде, — хотя я никогда в жизни и не помышлял об этом. Месьё понял, сколь ужасен может оказаться поступок, который приведет к столь роковым последствиям и вину за который позднее могут возложить на кого угодно. Герцог де Бофор уразумел всю его чудовищность, и решено было, что Месьё согласится на перевод принцев, но мы с герцогом де Бофором не признаем гласно, что его одобрили. Ле Телье, узнав, что я и в самом деле поддержал его предложение перед Месьё, изъявил мне свое удовольствие. Но Сервьен потом рассказал мне, что двору он сообщил совсем другое, похваляясь, будто это ему удалось уговорить Месьё, несмотря на возражение фрондеров. Кто из них двоих говорил правду, не знаю.

Позвольте мне оживить эти страницы, трактующие о предметах столь серьезных, двумя презабавными историями, которые помогут вам лучше узнать нравы тех, с кем мне приходилось иметь дело. Ле Телье, рассказывая герцогине де Шеврёз о намерении увезти принцев из Венсенна, спросил ее, может ли она поручиться за меня в этом случае, и раза три или четыре возвращался к этому вопросу, даже после того, как она ответила, что совершенно во мне уверена. Наконец она угадала, чего он хочет, и сказала ему: «Я понимаю вас; да, я ручаюсь за него и за нее 278, он влюблен в нее более, чем когда бы то ни было, а я столь искренне предана Королеве и Кардиналу, что, когда его страсть угаснет или пойдет на убыль, не премину довести это до вашего сведения». Ле Телье от души поблагодарил ее и, опасаясь быть заподозренным в неблагодарности, если он утаит, какую услугу она ему оказала, через час поведал о своем разговоре с ней [285]маркизу де Вассе, который, как видно, попался ему на пути прежде, нежели городские глашатаи.