Мемуары

— А что бывает, если вы заблуждаетесь?

Гитлер ответил:

— Надеюсь, что этого не случается. Нужно быть твердо убежденным в своих принципах, иначе нельзя создать ничего великого.

— Вы верите в Бога? — спросила я и пристально посмотрела ему в глаза.

Гитлер изумленно поглядел на меня, затем улыбнулся и ответил:

— Да, я верю в божественную силу, но не в догмы Церкви, которые, однако, считаю необходимыми. Я верую в Бога и в Божественное провидение. — Потом отвернулся от меня и, сложив руки, воззрился в даль. — А когда наступит время, придет новый мессия — это будет не Христос, а основатель новой религии, которая изменит мир.

— Только если он будет любить всех людей, — заметила я, — а не одних лишь немцев.

Не знаю, понял ли Гитлер то, что я сказала. Во всяком случае он больше не обменялся со мной ни единым словом. Мы медленно направились в сторону горного приюта, где фюрер довольно холодно попрощался со мной, распорядившись отвезти меня в Берхтесгаден.

ДЕНЬ НЕМЕЦКОГО ИСКУССТВА

В Берлине я получила приглашение приехать в Мюнхен по случаю торжественного открытия Дома немецкого искусства[260]. Приехали почти все деятели искусств — скульпторы, художники и архитекторы, а также писатели, актеры, знаменитые дирижеры, такие как Фуртвенглер[261] или Кнаппертсбуш[262], и представители дипломатического корпуса — все в качестве гостей имперского правительства. Купе спального вагона я делила с Элизабет Фликкеншильдт, актрисой, которую особенно ценила.

Войдя в Дом немецкого искусства, я увидела своего друга, художника Боллынвайлера, сидящего на лестнице и восторженно улыбающегося. Заметив меня, он бросился навстречу и воскликнул со слезами в голосе:

— Лени, в это трудно поверить, но все картины уже проданы!

— Такого не бывает, — проговорила я в изумлении.

— Бывает, — заявил сияющий Боллынвайлер, — из-за твоей любимой картины, «Головы коня», уже успели поспорить Гитлер с Герингом, но купил ее Гитлер, а Геринг заплатил десять тысяч марок за моего «Тигра». После этого все захотели приобрести мои работы, и вот они уже полностью распроданы.

Выходит, неплохой оказалась моя идея — повесить в пустых комнатах картины Боллынвайлера. Я обняла своего счастливого друга.

Вечером, после праздничного обеда, был устроен бал. Тут я увидела в вестибюле Луиса Тренкера. После совместного участия в съемках фильма студии УФА «Большой прыжок» и нашей ссоры прошло десять лет. С тех пор я Тренкера больше не встречала. За это время он успел сделать фильмы «Бунтовщик»[263] и «Блудный сын»[264]. Я уже давно хотела закопать в землю томагавк и потому ранее в нескольких строках поздравила его с успехами. Сияя улыбкой, Луис подошел ко мне и, не стесняясь присутствующих, обнял и поцеловал.

— Я ужасно обрадовался твоему поздравлению и только ради тебя приехал сюда из Церматта, где снимаю фильм на Маттерхорне.

Я была рада, что прошлое забыто. Он рассказал мне о разногласиях с Геббельсом. Речь шла о фильме «Кондотьеры»[265].

— Представь себе, они вырезали очень важные сцены.

— Какие?

— Одни из самых сильных, — с досадой проговорил Тренкер, — кульминационный момент фильма, где предводитель со своими рыцарями преклоняют в Ватикане колена перед Папой.

— Ты же мог заранее знать, что Геббельс не будет от этого в большом восторге, — сказала я со смехом.

— Но ведь сценарий был одобрен министерством. Могли заранее сказать, я б тогда и снимать не стал — и начихал бы на все.

После этих слов он обнял меня за талию и потащил танцевать. Я тогда и представить не могла, что мне еще предстоит пережить с этим человеком.

Несколько слов о коротеньком эпизоде, промелькнувшем в те бурные дни: на Людвигштрассе, уже после того как прошло торжественное шествие, мой взгляд упал на молодого человека в будке телефона-автомата. Всегда, когда я видела людей — безразлично, молодых или старых, мужчин или женщин, — которых я считала фотогеничными, просила дать мне фамилию и адрес. Таким образом у меня уже собралась довольно обширная картотека. Когда молодой человек вышел из будки, я заговорила с ним и тоже попросила назвать фамилию и адрес.

— Чего ради? — спросил незнакомец озадаченно.

— Извините, возможно, вы знаете меня, я Лени Рифеншталь.

Молодой человек засмеялся и сказал:

— Меня зовут Генри Наннен[266], найти меня можно в издательстве «Брукман ферлаг» в Мюнхене.

Я вспомнила о нем во время дублирования фильма об Олимпиаде. Нам нужно было пригласить человека на небольшую роль немецкого оратора, открывающего Олимпийские игры. Я поручила господину Барчу, одному из моих сотрудников, связаться с Нанненом и попробовать с ним съемку сцены, которую нужно было сделать на фоне стадиона. Коротенькая сцена всего-то с одной фразой. Сама я не могла присутствовать при съемке, так как была занята в монтажной.