Прежде всего о фамилии самого автора. Французские специалисты указывают, что фамилия кардинала произносилась как Рэ. Это подтверждается и тем, что он сам пишет свое имя — Rais. Однако в русскую традицию кардинал вошел под именем Рец, и менять ее я посчитала неправильным. Впрочем, по утверждению А. Бертьера, французы тоже привыкли называть Поля де Гонди — Рец .
Во всех французских фамилиях, пишущихся с раздельным «Ла», я сохранила раздельное написание артикля, сделав исключение для Ларошфуко, который в таком слитном написании уже известен многотысячным читателям и почитателям его «Максим».
Пришлось давать двойное написание некоторых фамилий: герцогиня Вандомская, но мадемуазель де Вандом; герцог Буйонский, но мадемуазель де Буйон. Кстати, фамилию герцога Буйонского я предпочла писать через «й», хотя, по утверждению некоторых специалистов, в XVII в. здесь звучало «ль» 30. Но слишком уж памятно всем знаменитое «Вскипел Бульон, потек во храм», чтобы рискнуть оставить герцогу эту «суповую» фамилию. В упомянутой выше рецензии на «Историю Фронды» Сент-Олера принято компромиссное решение: «Бульйонский».
В перечне имен Рец всегда помнит об иерархии и не назовет имени рядового, пусть и родовитого, дворянина раньше принца крови или герцога из Лотарингского дома; упоминая рядом имена простолюдина Песка и командора де Сен-Симона, Рец, несмотря на свое презрение и неприязнь к последнему, считает нужным оправдаться. Я строго следую соблюдаемой Рецем «субординации», хотя позволяю себе иногда опустить титул или слово «г-н» перед тем или иным именем, делая это, однако, лишь при упоминании тех особ, в отношении которых это иногда допускал сам Рец.
Названия церквей оставлены без перевода (т. е. церковь Сен-Жан, а не Св. Иоанна) только потому, что некоторые из них (например, Saint-Jean-en Greve) назвать по-русски затруднительно, а здесь была необходима точность. Исключение сделано для собора Парижской Богоматери, также слишком хорошо известного читающим россиянам именно под таким названием, и для некоторых других, напрашивающихся на перевод (церковь Святого Креста Иерусалимского).
Сохранила я известный разнобой и в топонимике. Хотя в русском тексте читатель встретит мосты Нотр-Дам и Сен-Мишель, трудно было удержаться и не перевести Pont-Neuf как «Новый мост», a Place Royale как «Королевскую площадь» (другим площадям я оставила их французские названия — О Во, Круа дю Тируар; поэтому же переведена «Застава Сержантов», но сохранены «ворота Сен-Жак»).
Признавая значение единого подхода к переводу названий в пределах одного текста, я с годами переводческой практики убедилась, что иногда этот принцип оказывается прокрустовым ложем и к решению этого вопроса надо подходить гибко, памятуя о «соразмерности и сообразности».
Географические названия сверены по новейшим справочникам. В тех случаях, когда XVII в. пользовался иными названиями (в силу территориальной принадлежности того времени), новые наименования оговорены в примечаниях.
В этих заметках переводчика я изложила некоторые соображения, которыми руководилась в работе над переводом «Мемуаров» кардинала де Реца, отнявшей у меня в силу разных причин, объективных и субъективных, более 20 лет. О результатах ее судить не мне. Хочу лишь в заключение привести одну цитату.
Характеризуя роль Карамзина в развитии исторической мысли в России, русский историк С. Ф. Платонов писал: «Это “новое слово” действовало на ум особенно сильно и влиятельно, потому что не было сказано в виде сухого рассуждения, а явилось основой обаятельных по форме литературных творений. Оно не только убеждало, оно прельщало» 31.
Никак не сравнивая Реца с Карамзиным, надо однако признать обаяние формы и его литературного творения. Рец тоже старался убеждать, «прельщая». Вот эту «прелесть» и хотелось донести до русского читателя — пусть он и судит, насколько это удалось.
Считаю своим приятным долгом поблагодарить В. Н. Малова за внимательный просмотр рукописи и полезные советы, а г-жу Симону Бертьер за неоценимую помощь в подборе иллюстраций.
Комментарии
1 Так г-жа де Севинье различала стиль мемуариста, описывающего частную жизнь, и стиль мемуариста, описывающего историю (см.:
2
3 О сослагательном наклонении интересно говорил Джордж Стайнер в своем выступлении на Зальцбургском фестивале 1994 г.: «В запасах наших синтаксических возможностей нет ничего более удивительного, чем высказывания в формах желательного и сослагательного наклонений — высказывания, находящиеся в противоречии с фактами. Какие усложненные миры разветвленной фантазии лежат в основе предложений, начинающихся с “если бы” <...> Эти предложения отрицают действительность, они позволяют нам обитать в многообразно упорядоченной возможности, аргументированно мечтать» (