Мемуары

Правда, рецензировавший рукопись доктор исторических наук В. Н. Малов, которому я обязана уточнением некоторых исторических терминов и реалий (так, по его рекомендации я заменила в тексте «чиновников» — слово, часто встречающееся в русских переводах из XVII века, — на «должностных лиц» или «служащих», поскольку настоящее чиновничество появилось во Франции только в XVIII веке, а «парламентские указы» на «парламентские постановления», поскольку указы издавал только Королевский совет), усомнился в правомерности выражения «магистраты от короны» на том основании, что генеральные прокуроры и адвокаты не назначались королем. Я, однако, посчитала, что формула «магистраты от короны» вполне соответствует функциям этих должностных лиц. Они были посредниками между королем и парламентом. «Отправляемые на регистрацию королевские эдикты обязательно передавались через “gens du roi”, и они первые высказывали свое заключение», — подтверждает и В. Н. Малов. Они же были непременным звеном обратной связи: парламент — король. К тому же в словосочетании «магистраты от короны» ничуть не больше «притяжательности», чем в буквально переведенном с французского словосочетании «люди короля». (Предложенных В. Н. Маловым «коронеров» я отвергла как выпадающих из общего стиля перевода и отсылающих читателя скорее к английской действительности; его же вариант «коронные люди» нехорош хотя бы тем, что «коронных людей» легко спутать с «коронными чинами», а коронные чины — это коннетабль, канцлер и другие сановники.)

Так же решала я вопрос о переводе названия «chambre des enquetes». Эту верховную палату в разное время называли по-русски по-разному. «Камера апелляционных дел» в «Отечественных записках» 40-х годов и в «Полном французском и российском лексиконе» И. Татищева (СПб., 1798), она зовется «палатой для письменного производства процессов в первой инстанции» во «Французско-русском словаре» А. Редкина (СПб., 1906) и «следственными палатами» в одном из переводов начала XX в. Наконец, в «Терминологическом словаре» сборника «Внутренняя политика французского абсолютизма» дается толкование — «палата в парламенте, рассматривавшая апелляции от судов низшей инстанции». Я назвала эту палату, а вернее, четыре одноименные и различавшиеся по номерам палаты — «апелляционными».

Отказалась я и от принятых в некоторых наших переводах обозначений «шеволежеры» и «жандармы». «Шеволежеры» — вообще обычная транслитерация французского «chevaux-legers», что означает легкую конницу. Что касается «gens d'armes», то так в XVII в. называли тяжелую конницу, и ассоциация, которую вызывает русское слово «жандарм», здесь совершенно неуместна ²⁵.

«Lettre de cachet» независимо от контекста традиционно переводится как «приказ об аресте» ²⁶. Это далеко не всегда соответствует смыслу оригинала, хотя король зачастую отдавал приказания об аресте именно на таких бланках, скрепленных его подписью. Однако в «Мемуарах» Реца «lettres de cachet», как правило, содержат совсем иные приказания короля или королевы. Я предпочла обозначать их словами «именные указы» или «именные повеления» (ср. у Грибоедова: «именное повеление» ²⁷). «Именными указами» называет lettres de cachet Фонвизин, хотя он как раз истолковывает их как приказания об аресте («lettres de cachet — суть именные указы, которыми король посылает в ссылки или сажает в тюрьмы» ²⁸).

Известную трудность представлял для меня перевод названий некоторых придворных должностей и некоторых воинских званий. Составив обширную картотеку встречающихся в тексте чинов и должностей, я и здесь пошла по пути создания некой условной реальности. После Петра I в русской придворной иерархии возникло множество названий, заимствованных из немецкого языка. Их хотелось избежать в наименовании должностей двора французского. Там, где можно было использовать старые русские слова, не слишком отдающие боярской Русью, такие как «кравчий», «виночерпий», «конюший», я уходила от «мундшенков» («Полной французской и российской лексикон» И. Татищева называет «bouche du roi» — «королевской мундкохской». Естественно было предпочесть этому «служителей королевской кухни»). К сожалению, никуда не деться от «фрейлин», «камергеров», «церемониймейстеров» (в самых старых словарях — «обрядоначальник»). Но зато Габури, porte-manteau de la Reine, я назвала «плащеносцем» королевы (по аналогии с «факелоносцем»), а лейб-гвардейцев именовала офицерами личной гвардии.

Я старалась придерживаться единой системы решений в пределах одного текста, опираясь на собственную картотеку, где были зафиксированы не только уже упоминавшиеся названия парламентских, придворных и военных чинов и проч., но и клишированные выражения, связанные с парламентской процедурой, придворным этикетом. Такая картотека была необходима при долголетней работе над столь объемистым трудом. И однако, некоторого разнобоя избежать не удалось. Это в первую очередь касается транскрипции имен собственных.