Мемуары Дьявола

Тогда я подумала о кошельке, который дала ей для вас, и решила, что она присвоила его, и хотя это предположение лишало меня надежды узнать, что с вами стало, я возненавидела себя за то, что послала искушение этой несчастной, я не хотела, чтобы наша встреча стала роковой для нее, и попросила надзирательницу устроить нам свидание.

“Вечером, – сказала мне она, – сегодня вечером, до отбоя, я приведу ее к вам в комнату, отсутствие девочки заметят только в общей спальне, а там я скажу, что она рано легла спать, но вам придется продержать ее у себя всю ночь, так как я смогу отвести ее обратно только завтра утром”.

“Хорошо, – сказала я, – буду ждать”.

Мгновение спустя я снова увидела госпожу де Карен и Генриетту Буре, другую безумную, которая никогда не отходит от нее ни на шаг. Мне показалось, они избегают меня, я подумала, что им стала известна причина моего заточения, я забыла, что они сумасшедшие, почувствовала себя униженной и обиделась на них. Когда они прошли мимо, я не могла оторвать от них глаз. Именно тогда я заметила, что только они, в отличие от всех остальных женщин, держались вместе, разговаривали, а надзирательница поведала мне, что они и жили в одной камере. Не могу передать, какое странное чувство притягивало меня к этим женщинам и одновременно отталкивало от них. Мне хотелось заговорить с ними, но я боялась. Я опасалась, что мой интерес к ним развеется, как только услышу бессмысленные слова, внушавшие мне такое отвращение, когда я слышала их от других. Я чувствовала, что должна сдержать мою жалость, я не могла их утешить, но не хотела и перестать сочувствовать им.

Я погрузилась в мои мысли, как вдруг одна из женщин, прогуливавшихся по двору, подскочила ко мне с хохотом и принялась говорить, что была возлюбленной Наполеона и коронованной императрицей всех французов. Я отвернулась и хотела уйти, но пример одной оказался как бы заразительным для других. Ко мне приблизились другие умалишенные, они кричали, умоляли, обвиняли: одна приняла меня за соперницу, которая увела у нее любовника, другая – за подлую интриганку, которая отдала ее палачам, третья – за ведьму, которая пила кровь ее ребенка. Я стояла одна посреди толпы безумных существ, в кольце отрешенных, искаженных лиц: меня охватил непередаваемый ужас, поток бессвязных слов оглушил меня, заледенил мою кровь, напугал. Я почувствовала, что теряю сознание, кровь отлила от моего лица, я пошатнулась и упала бы на том месте, с которого не могла сдвинуться, если бы госпожа де Карен и ее подруга не подбежали ко мне и не вырвали бы из безумного круга; они проводили меня до двери моей камеры, и та, которую зовут Генриеттой Буре, сказала мне с мягкостью, тронувшей меня до глубины души:

“Возвращайтесь к себе, сударыня, и если вам придется долго пребывать в этой части тюрьмы, то постарайтесь избегать подобных зрелищ, иначе ваш разум может повредиться”.

“Да, – поддержала ее госпожа де Карен, – лучше оставайтесь в вашей камере, я, например, без Генриетты скорее всего тоже сошла бы с ума”.

Госпожа де Карен не считала себя сумасшедшей, а я, кем была я? Я сказала бы те же самые слова. Спокойствие и помощь этих женщин испугали меня не меньше чем бред остальных; в полном смятении, подавленная и растерянная, я вошла в камеру.

В ужасной тревоге я ожидала прихода маленькой нищенки, мне казалось, что, поговорив с этим ребенком обо всем, что со мной произошло, я приду в себя. Мне был нужен посторонний свидетель. То был ужасный день. Я затыкала уши, чтобы не слышать вопли несчастных, слонявшихся по двору. Я пряталась, чтобы не видеть их лица, прижимавшиеся к решетке моего окна. Наконец наступила ночь, не принеся избавления от страхов. Арман, не могу передать вам, что я делала. Дабы удостовериться, что я не безумна, я почти сошла с ума. Я вспоминала детство, лишь бы убедиться, что ничего на забыла. Я читала вслух стихотворения наших великих поэтов, чтобы проверить свою память. Я хотела во что бы то ни стало вспомнить имена и число тех, кого видела в такой-то день, я обезумела от страха стать безумной, как вдруг маленькая нищенка вошла в мою камеру: я бросилась к ней, Арман, я искала помощи у ребенка, которого подобрала на большой дороге. Ее первое же слово принесло мне больше облегчения, чем все мои усилия, – она заговорила о вас:

“Я его видела”, – сказала она.

И она передала мне ваши слова. Вы спасете меня, Арман, не правда ли, вы спасете меня? Ах! Вы меня уже спасли: я начала думать о вас, я вернулась к вам, вы дали мне надежду, я почувствовала, как рассудок возвращается ко мне, я была счастлива».

До сих пор мы пренебрегали рассказом о чувствах, которые вызывало письмо Леони в сердце барона. Иначе нам пришлось бы прерывать чтение после каждой фразы. Но в этот момент барон остановился сам. Призыв о помощи сдавил его грудь. Женщина, запертая среди умалишенных, вверяет свою судьбу ему, заключенному вместе с преступниками! Он оглянулся в отчаянии: он был один… совсем один… и он заплакал. Заплакал оттого, что был один, позволил себе заплакать, потому что был один. Слабый и самолюбивый.