Мемуары Дьявола

Ф. Сулье был постоянным сотрудником парижских газет и журналов. Так, в «Пресс» он регулярно вел рубрику фельетонов, первый из которых он напечатал 1 июля 1836 года, последний — 30 июня 1837 года. Эпизоды из «Мемуаров Дьявола» появились в двух изданиях — «Ревю де Пари» (сентябрь 1836, январь 1837) и «Пресс» (декабрь 1836, май 1837), хотя принцип публикации романа в периодике Ф. Сулье выдержал не до конца [38]. Почти сразу же возникли журналы, предназначенные исключительно для романов-фельетонов (нечто вроде известной отечественному читателю серии «Роман-газета»), и полный выход из печати «Мемуаров Дьявола» (1837) даже опередил публикацию отдельных его частей в периодических изданиях, шедшую на протяжении 1836—1838 годов и включившую не все фрагменты-эпизоды произведения. Последнее обстоятельство убеждает новейшего издателя «Мемуаров Дьявола» во Франции А. Ласкара отрицать самую принадлежность этого произведения к романам-фельетонам: он полагает, что Ф. Сулье лишь попробовал новую форму публикации, а потом отказался от нее [39]. Однако анализ истории опубликования не только «Мемуаров Дьявола», но и других романов Ф. Сулье и его современников в периодической печати [40]наводит на мысль, что привязка жанровой структуры романа-фельетона к способу его публикации дает неполное представление о генезисе этой формы. Она, вероятно, связана и с романтическим восприятием действительности как контрастных фрагментов, и со стремлением к увлекательности, диктующей связь эпизодов: искусство сочинителя романа с продолжением действительно «состоит в том, чтоб поддерживать постоянно любопытство читателя запутанными интригами, невероятными случайностями, отдельными эффектными картинками, которые укладывались бы в рамки фельетона, и обрывать общий ход рассказа на самом интересном месте» [41], однако свести этот поэтологический прием к расчету «на прибыльный гонорар» было бы чрезмерным упрощением.

Парадоксально, но мотивы, по которым авторы подобных произведений избирают такую композицию и самый жанр с его специфической проблематикой и сюжетом, называются самые разные и часто — противоположные: в писателях, подобных Ф. Сулье, то обнаруживают сугубый прагматизм «промышленников» от литературы, то упоенных графоманов, которые «пишут для того только, чтоб писать, как птицы поют для того, чтоб только петь» [42], то «легких писателей» (Жанен), умеющих достойно развлекать, не обременяя читателей натужно-тяжеловесной «проблемностью», то «прямо вторую французскую революцию в священной ограде нравственности, затеянную со всею легкомысленностью и производимую со всем неистовством и остервенением, свойственным народу, который произвел и обожал Марата, Робеспьера, Сен-Жюста» [43]. Причем «революционность» подобной литературы видится прежде всего в нравственной, точнее, безнравственной позиции авторов.

Так, появление «Мемуаров Дьявола» не просто принесло успех автору («Дьявол занес Сулье на высокую гору», гласила надпись на литографии, о которой уже шла речь выше), но и вызвало скандал — впрочем, не столько литературный, сколько скандал нравов. Один из критиков этого времени, Альфред Неттеман, в своих «Критических этюдах о романе-фельетоне» (1844—1845) напоминает читателям, что «Мемуары Дьявола» были обнаружены полицией на ночном столике некой мадам Лафарж, убившей своего мужа, что мотивом ее убийства было несоответствие реального характера супруга ее возвышенным мечтам — и это стало для критика основанием не только осудить сочинение Ф. Сулье, но и самый жанр романа-фельетона, при всем признании его частных заслуг [44].

Между тем роман Ф. Сулье пронизан несомненным морализаторским пафосом: им наполнена как изначальная коллизия романа (барон де Луицци продал душу Дьяволу, и это стало для него роковым событием), так и его завершение — гибель всего рода и разрушение родового замка Ронкероль. «Книгой гнева и слез» назвал «Мемуары Дьявола» один из рецензентов [45] — и был при всей патетичности отзыва прав.

Читательский успех романа Ф. Сулье возникал не только в силу притягательности умело запутанного сюжетного лабиринта [46], но и как следствие вовлеченности, вовлекаемости читателей в обсуждение злободневных нравственных, социальных проблем: фабульная увлекательность романа умело соединялась с острой публицистичностью. Иные рецензенты предпочитали сочетание художественности и политико-социальной злободневности Ф. Сулье и других романистов пустой и демонстративной публицистике политиков. «‹…› Дюма, Гюго, Сулье, Санд и другие заглушили Мирабо, Луве, Маратов и прочих, а в наши дни — Вийеменов, Сальванди, Бенжаменов Констанов, Шатобрианов и Гизо», — писал Луи Денуайе в статье 1847 года [47].