Мемуары дьявола

Таким образом она разыскала в округе трех или четырех врачей и вернулась домой, только уверившись, что они придут. Вот так впервые проявился твердый, волевой и порывистый характер этой женщины, определивший всю ее дальнейшую судьбу; судить о нем ты можешь и сам, если вспомнишь, как сегодня вечером она прямо высказала тебе, какие надежды связывает с твоим появлением в поместье Риго и что думает на самом деле.

Эжени вернулась к постели изувеченного, лишь чтобы услышать из уст врачей смертный приговор. Тем не менее консилиум решил попробовать кровопускание. Девочка сама держала таз, в который лилась кровь отца. После этой процедуры Жером ненадолго пришел в себя. Он поискал глазами дочь, обнаружил ее возле постели, протянул руку и с нежностью прошептал:

«Бедное дитя!»

Тут же им овладела предсмертная горячка, и вскоре он отошел в мир иной, до последнего вздоха продолжая повторять:

«Бедное дитя! Бедное дитя!»

Жанна любила своего мужа, как могла, не задумываясь над тем, что он далеко не самый счастливый человек; она была ничем не лучше спутниц других рабочих, считавших себя вполне благополучными. Поэтому, когда раздались роковые слова: «Он умер», на нее навалилось самое неподдельное отчаяние, столь сильное, что соседям пришлось увести ее. Об Эжени, не проронившей ни звука и замершей на коленях подле постели умершего, все позабыли; целую ночь девочка провела рядом с телом покойного отца, и никто даже не побеспокоился, что с ней и как она.

Ты, барон, никогда не видел умирающих. Ты никогда не проводил двенадцать долгих, очень долгих ночных часов у тела близкого тебе человека. Тебе не понять, что значит при меркнущем свете слабенькой лампы смотреть на лицо, еще несколько часов назад улыбавшееся с любовью во взгляде, на безмолвные холодные губы, совсем недавно произносившие: «Как я люблю тебя, дитя мое!», трогать жаркой рукой ледяную длань, которая еще не так давно гладила тебя по голове, обещая вечную защиту; ты не знаешь, какой силы урок извлекается из таких жутких часов, сколько зрелости придают они разуму и смирения — душе. О! Если бы мне, Сатане, было позволено сделать людей святыми и добрыми, я бы почаще отсылал их посмотреть на умирающих и побеседовать с глазу на глаз со смертью. Конечно, в одиннадцать лет от роду не понять, что такое жизнь, но в любом возрасте можно познать горе, а Эжени горевала, да еще как! «Бедное дитя!» — слова, вырывавшиеся у отца сквозь предсмертные муки словно последнее прощание, непрестанно звучали в ее ушах. Совсем еще малышка, она время от времени вставала на носочки, с кроткой, просительной улыбкой глядела в умиротворенное лицо покойного, надеясь, что грустные слова «Бедное дитя!» прозвучат еще разочек и принесут ей какое-то облегчение; но ответа не было. О! В какое страшное отчаяние повергла ее жуткая необратимость смерти, до которой никак не достучаться, гробовое безмолвие, беззвучно повторявшее: «Все кончено, кончено, кончено!» Через тонкую перегородку, отделявшую ее от смежной комнаты, доносились жалобные рыдания Жанны и суетливые речи соседей, пытавшихся ее как-то утешить; Эжени почувствовала себя всеми брошенной, и ей показалось, что жизнь вторит вслед за смертью: «Все кончено, кончено, кончено!» И тогда она накрыла лицо отца простыней и, встав на колени, обратилась к Богу.

С самого начала потрясенный Арман немо внимал Дьяволу, но тут не удержался и вскрикнул — так торжественно и печально прозвучали последние слова падшего ангела.

Сатана взглянул на Луицци своим хищным горящим взором и продолжил:

— Она обратилась к Всевышнему, хозяин, и в молитве вскоре вновь обрела надежду; ибо Отец Небесный, видишь ли, сохранил надежду в своих руках и дает ее тем, кто просит. Несчастное дитя, она попросила Бога, и Он ниспослал ей каплю той небесной росы, которой я лишен из вечности в вечность, ибо я никогда и ни за чем не обращаюсь к Богу. Нет, нет, ни за что, я слишком горд для этого! Я ни о чем не молю, да простит мне Господь!

Если только в силах человеческих передать испытываемые тогда Сатаной чувства, то казалось, что он вроде бы не боялся богохульства, говоря о помощи, которую Всевышний оказал столь слабому и сирому своему созданию; можно было подумать, что Дьявол ищет способ возвеличить себя, утверждая, что его твердость в бунте происходит не от неумолимой необходимости, продиктованной ему Всемогущим, но от его собственной самодержавной воли Царя зла. И наконец, что он так восславляет неистощимую божественную милость, лишь дабы похвастаться теми бесчисленными преградами, которые он умело возводит на ее пути. Он продолжил: