Мемуары дипломата

В лице Палеолога я потерял старого друга и коллегу, с которым в течение трех критических лет я был тесно связан и на лойяльное сотрудничество которого в деле защиты общих интересов, столь дорогих нам обоим, я мог всегда рассчитывать. Мне было также очень грустно прощаться с моими новыми друзьями Виллом Торном и Джемсом О'Греди. Это были блестящие типы британских рабочих, и я надеялся, что они произведут впечатление на рабочих депутатов в Совете и заставят их понять, что мы не воюем с германцами ради империалистических или капиталистических целей. Но эти депутаты не были настоящими рабочими; они были только демагогами. О'Греди сказал Торну после своего первого посещения Совета: "Посмотрите на их руки. Ни один из них не посвятил во всю свою жизнь и одного дня честному труду". Они покинули Петроград в очень подавленном настроении от того, что видели как на фронте, так и в тылу.

Посетив однажды после полудня в конце месяца Терещенко, я нашел его на совещании с тремя новыми министрами-социалистами: Церетели, Черновым и Скобелевым; последние должны были попозже в этот день явиться на заседание Совета, чтобы дать отчет по своим ведомствам. Услышав, что я здесь, они выразили желание меня увидеть, и потому я был приглашен к ним. После того, как меня им представил Терещенко, Церетели, в совершенстве владевший ораторским искусством, в течение, примерно, двух часов допрашивал меня по разным вопросам, связанным с революцией, войной и нашими соглашениями. Нашла ли себе революция, — спрашивал он, — какой-либо отзвук в Англии? Можно ли надеяться привести в гармонию взгляды британской и русской демократии, особенно в отношении войны? И представляет ли на самом деле правительство его величества британское общественное мнение? Я ответил, что великая революция, подобная той, через какую только что прошла Россия, не могла не отразиться в большей или меньшей степени на всех странах и что, так как она, наверное, окажет демократизирующее влияние на британское общественное мнение, то она будет содействовать сближению наших взглядов со взглядами русского народа. Хотя мы сохранили монархическую систему, однако мы являемся самым свободным народом в мире, и мы давно уже усвоили положение "vox populi — suprema lex" (голос народа — высший закон). Я могу заверить его, что никакое британское правительство не могло бы удержаться на своем посту, если бы оно не выражало общественного мнения.

Обратившись вслед за тем к вопросу о наших соглашениях, он спросил: если Россия откажется от какого-либо из преимуществ, обеспеченных ей соглашениями, то готово ли будет правительство его величества сделать то же самое?

В ответ на этот вопрос я привел пересмотренный текст упомянутой выше нашей ноты, на передачу которого Терещенко я был уполномочен всего лишь два дня назад, заявив при этом, что хотя мы полагаем, что в этих соглашениях нет ничего такого, что противоречило бы принципам, провозглашенным русской демократией, однако мы готовы снова их обследовать, совместно с нашими союзниками, и если надо, то пересмотреть их. Это заявление доставило ему величайшее удовлетворение.

Союзные демократии, — продолжал он затем, — должны прийти к полному соглашению по вопросу о целях войны и об окончательных условиях мира. Согласно ли правительство его величества на конференцию для этой цели?

Я ответил, что это — вопрос, на который я не могу дать ответа, не посоветовавшись со своим правительством. И когда он затем стал настаивать на том, чтобы я высказал свое личное мнение, я сказал, что заявление, только что сделанное ему мною, показывает, что мы готовы сделать значительный шаг в указанном им направлении. Такое обследование наших соглашений необходимо было бы связано с обменом взглядов, но мое правительство могло бы предпочесть вести переговоры через своих послов в союзных столицах, а не на конференции.

Затем Церетели указал на необходимость поддерживать самый тесный контакт между двумя нашими демократиями посредством обмена визитов между представителями различных рабочих и социалистических групп в каждой стране.