Мемуары фрейлины императрицы. Царская семья, Сталин, Берия, Черчилль и другие в семейных дневниках трех поколений

ИЗ ДНЕВНИКА БАБО ДАДИАНИ:

«В 1924 году Алешу арестовали. А вскоре у нас родилась дочь Татули…

В тюрьме Алешу посадили в бочку – для того, чтобы он не мог ни встать, ни лечь. Этим всем занимался Берия, который хотел, чтобы Алеша стал шпионом. Дело в том, что он знал языки – окончил Оксфорд и потом четыре года учился на экономическом факультете в Германии. Но Алеша не согласился.

Основное число заключенных составляли наши знакомые или друзья. Все блистательное общество, мужественные офицеры находились в тюрьме.

Жили мы тогда на улице Кобской. Много было волнений и переживаний. Ко мне приходили с допросами, несколько раз были обыски.

Во время очередного обыска мой брат выглянул в окно и увидел, что возле подъезда стоит машина и в ней сидит Давид Багратиони, который стал работать в Чека и служить Берия. Он выдал все грузинское офицерство и дворянство. Об этом Багратиони даже сочинили стихотворение: «Горько плачет Мтквари и Риони, ты предатель, Багратиони».

Надо заметить, что в наш дом Багратиони войти не посмел, остался в машине. Странно, что у него хватило совести хотя бы не переступать наш порог.

Алеша сидит в Чека, на улице Дзержинского, 24. Ношу ему еду. Перед зданием всегда встречаю кого-нибудь из родственников, друзей или знакомых, у всех кто-то арестован.

Еду принимают после долгого обыска. Потом долгое ожидание ответа. Через маленькое окошко возвращают пустую посуду и клочок бумажки с ответом: «Получил все. Алеша».

Вскоре Алешу перевели в губернскую тюрьму в Ортачала. Это произошло после множества просьб со стороны самых разных людей. Алеша оказался в тюрьме, где уже сидели католикос-патриарх Амвросий Хелая и митрополит Калистрат Цинцадзе. Священнослужителей арестовали после того, как они отправили письмо протеста на адрес Генуэзской конференции.

В среду и пятницу я носила им постную еду, за что патриарх меня очень благодарил.

Свидания с Алешей были запрещены. Его обвиняли в контрреволюции (был такой страшный отдел КРО) и в помощи Какуце Чолокашвили. Это было страшное обвинение.

Но я нашла способ хотя бы мельком увидеть его. Это удавалось благодаря тому, что к патриарху-католикосу Амвросию Хелая и митрополиту Калистрату Цинцадзе посетителей пускали. Происходило это так. К тюремному окошку подходил наш знакомый заключенный и осенял себя крестным знамением. Это означало, что я должна была сказать охраннику, что иду к Хелая или Цинцадзе. Когда я с ними встречалась, мой Алеша как бы невзначай в это время проходил по коридору, и мы могли увидеть друг друга.