Мемуары гейша (СИ)

Из вагона метро, вышла женщина с чемоданом. Женщине было лет около пятидесяти, но выглядела она не очень. Рыжие волосы слишком контрастировали с отросшими черными корнями, одежда была неопрятной, висела на очень худой женщине, как обычно висит одежда на наркоманках или пьяницах. На лице были солнечные очки, целью которых, видимо, было скрыть обильные возлияния накануне. Да и сейчас женщина была подвыпившей, шаталась, спотыкалась, еле везла свой чемодан. Жевала жвачку и периодически надувала пузыри, пузыри лопались, оставляя не лице женщины приклеившиеся кусочки жвачки. Она все время терла свое лицо, пытаясь кусочки отодрать…

Был час пик, к эскалатору очередь. Сзади женщины стоял мужчина с темными волосами, который вполне мог составить ей пару — такой же неопрятный и неприятный. Всякие люди ездят в метро.

— Привет, малышка! Ты как? — спросил мужчина, он стоял боком и бормотал, вроде как сам себе.

Женщина не оборачиваясь, ответила:

— Нормально.

— Копии сделаны?

— Конечно. Четыре экземпляра. В обычном тайнике, там, где папка, у двух адвокатов и в ячейке банка.

— Условия выдачи? Дальнейшие распоряжения?

— Отдадут, если будем вдвоем. Или одному с официальным свидетельством о смерти другого. Если нет, то через полгода все материалы поступают в открытый доступ в интернет.

— Отлично… Я с тобой не пойду, исчезну по выходе из метро. Иди ровно, старайся не останавливаться, чтобы не показалось, что ты передумала, не вздумай руку в карман засовывать. Церемониться не будут.

— Понятно.

— Постарайся разыграть все верно — ответственный сотрудник, по протоколу, спасал ценный груз до выяснения обстоятельств, затаился по инструкции. Сейчас обстоятельства разьяснились, поэтому сознательно выполняешь приказ вернуться… Не в коем случае не сорвись, не покажи нестабильности, очень постарайся продержаться — иначе запрут в сумасшедший дом, это будет удобным решением неудобного вопроса с их некомпетентностью… Я-то тебя вытащу, конечно, если сам жив буду, но будет несладко.

— Понятно.

— Обернись, посмотри мне в глаза, сними очки.

Женщина отрицательно помахала головой, не оборачиваясь.

— Не хочу попасть на камеры, жвачкой так старательно перемазалась, зря, что ли… Придется поверить мне на слово — ничего не принимала, это только маскировка. Чтобы идти нестойкой походкой и хромота не была видна.

— Умница.

На эскалаторе скопилось много народу, нельзя было разговаривать, неопрятный мужчина развернулся спиной и, поскольку на ногах стоял еле-еле, навалился на спину неопрятной женщины. Так ехали они среди толпы, спина к спине, целую прекрасную минуту.

Сошли с эскалатора. Неопрятный мужчина по прежнему шел за шатающейся, неопрятной женщиной с чемоданом. Женщина по прежнему не оборачивалась.

— Ты любишь меня больше, чем его, — вдруг совершенно неуместно сказал неопрятный мужчина перед выходом.

— Гораздо больше, — ответила неопрятная женщина и вышла из метро. Неопрятного мужчины за ней больше не было. Он остался в метро, докладывал по телефону, что вот вам Леденец, принимайте, дело сделано.

Идти и шататься было очень неудобно, того и гляди, по настоящему упадешь. А нельзя падать и совершать других резких движений. Старалась не смотреть по сторонам и вверх, не выискивать, откуда в нее целится снайпер.

Пирожочек неважно выглядит, даже в маскировке видно, испереживался весь. А ведь, правда, сначала подумала, что то нападение — его рук дело, что он совсем не изменился, что он такой, как раньше — дело должно быть сделано любой ценой. А ей просто можно не говорить всех обстоятельств — “не могу сказать”.

Но потом он спросил, где она взяла гранату. Хотя сам ей дал в рюкзаке, как раз для таких целей — уничтожить чемодан и ни при каких обстоятельствах не попасть в плен врагу, для нее это куда хуже, чем умереть. Даже если обменяют потом — она не сможет долго быть запертой, без пирожочка, без своих таблеток, без регулярного лечения… И по вопросу поняла, что командир не владеет ситуацией и дал ей команду бежать и спрятаться. Ведь были свидетели, нужно безупречно все разыграть — они не смогут еще раз потерять все и годами прятаться, не те уже силы… Нужно все подчистить и подготовить себе гарантии безопасности на старость.

И очки не снимала не только из-за камер. Не хотела, что Пирожочек глаза ее видел, расстраивался из-за ее зависимости. Но ей было так страшно одной. Пришлось уйти на самое дно, глубокое дно… И там была тьма. Не могла выйти, хоть и сделала все, что нужно, ни на какие запросы командира не отвечала, было стыдно, что сорвалась — клялась же, что не будет ничего принимать. Боялась возвращаться, было стыдно. Не хотела возвращаться, знала, что придется вот так идти под прицелом и некоторое время все равно быть взаперти.

Безумный Пирожочек был очень страшен, когда держал волосы Эльвиры в руках. И когда говорил, что нельзя убегать, она отвечает за мальчика, может ему навредить… Он был так убедителен, ее Пирожочек. Пришлось выйти на свет.