Я уже говорил, что, заставляя служить меня простым гусаром, отец имел главной целью желание освободить меня от этого вида школьника, немного наивного, поскольку во время моего краткого пребывания в Париже я от него так и не избавился. Результат превзошёл все его ожидания, так как, живя среди буянов гусар и имея в наставниках такого головореза, который только смеялся над всеми глупостями, которые я совершал, я начал выть по-волчьи, а от страха, что будут смеяться над моей застенчивостью, я стал настоящим дьяволом. Однако я ещё не достиг таких высот, чтобы быть принятым в братство, которое под именем «шайки» имело членов во всех эскадронах 1-го гусарского полка.
Так называемая шайка состояла из самых отпетых и в то же время самых храбрых солдат полка. Члены её поддерживали друг друга вопреки всем и всему в основном перед лицом врага. Они называли себя «шутниками» и узнавали друг друга по вырезу, который делался с помощью ножа на первой пуговице правого ряда гусарского ментика и доломана. Офицеры знали о существовании этой компании, но так как самые большие проступки её членов ограничивались кражей нескольких куриц и баранов или шутками над жителями и при этом «шутники» были всегда первыми в бою, то они закрывали глаза на её существование.
Я был настолько легкомысленным, что изо всех сил старался войти в это сообщество буянов. Мне казалось, что это возвысит меня в глазах моих товарищей. Но напрасно я старался посещать фехтовальную школу, быть первым во всём — в стрельбе, во владении саблей, пистолетом, карабином, одним ударом сбивать всё, что попадалось на моей дороге, волочить саблю, надевать кивер набекрень, члены клики относились ко мне как к ребёнку и отказывались принять меня в свои ряды. И лишь одно непредвиденное обстоятельство помогло мне стать единогласно принятым в их компанию.
Итальянская армия занимала в то время Лигурию и растянулась вдоль линии протяжённостью в 60 лье. Правый край находился у залива Специя, за Генуей, центр — в Финале и левый — в Ницце и в Варе, то есть на границе с Францией. Таким образом, у нас за спиной было море и перед нами был Пьемонт, где расположилась австрийская армия, отделённая от нас грядой Апеннин, простирающейся от Вара до Гави.
В таком неудачном положении французская армия могла быть легко разделена на две части, что и случилось несколькими месяцами позже. Однако не будем предвосхищать события.
Получив приказ собрать свою дивизию в Савоне, маленьком городке, расположенном на берегу моря в 10 лье ниже Генуи, отец разместил свой штаб в близлежащем епископстве. Пехота была распределена по небольшим городкам и в соседних деревнях, с тем чтобы наблюдать за долинами, по которым пролегали основные дороги, ведущие из Пьемонта. 1-й гусарский полк из Ниццы был переведён в Савону и расположился на бивуак в долине под названием Мадонна. Вражеские аванпосты находились в Дего, в 4 или 5 лье от нас, на противоположной стороне Апеннин. Вершины их были покрыты снегом, в то время как в Савоне и её окрестностях температура была очень приятной. Наш бивуак был очень хорошим, продовольствия у нас было более чем достаточно, но никакой дороги, связывающей нас с Ниццей или с Генуей, мы не имели и в помине. Морские сообщения были перекрыты английскими кораблями. Войска жили только тем, что ей доставляли по Карнизу на нескольких мулах или что оставалось от разгрузки небольших судов, которым удавалось незамеченными пробраться вдоль берега. Этих ресурсов с трудом хватало, чтобы прокормить войска. К счастью, в стране производилось много вина, что поддерживало солдат и помогало переносить им лишения в пище с завидным смирением. Однажды стояла изумительная погода. Мой наставник Пертеле прогуливался со мной по берегу моря и увидел небольшой симпатичный кабачок, окружённые апельсиновыми и лимонными деревьями, под которыми стояло несколько столов. За столами сидели военные самых разных родов войск. Пертеле предложил мне туда зайти. Хотя мне так и не удавалось преодолеть своего отвращения к вину, я последовал за ними из простой любезности.
Необходимо заметить, что в то время на поясной портупее кавалеристов не было крючка для подвешивания сабли, и поэтому, когда мы шли пешком, надо было придерживать ножны левой рукой. Мы это делали так, чтобы её конец касался земли. Это производило большой шум и обволакивало нас духом воинственности. Ничего большего и не требовалось, чтобы мне понравился этот обычай. Но случилось так, что при входе в городской сад, о котором я уже говорил, конец ножен моей сабли коснулся ноги огромного канонира конной артиллерии, который отдыхал, развалившись на стуле и вытянув вперёд свои ножищи. Конная артиллерия, называемая в те времена