Мемуары генерала барона де Марбо

В своих «Мемуарах» г-н Фэн — секретарь Наполеона — говорит, что «император приказал построить несколько новых мостов, которые могли бы облегчить проход войск».

Я не знаю, до какой степени истинными сочтёт история эти посмертные утверждения, но, считая их правдивыми, многие авторы думают, что командующий французской армией не должен был бы ограничиться тем, что он отдал приказ одному штабному генералу, в чьём распоряжении, возможно, не было ни сапёров, ни необходимого материала. Эти авторы полагают, что император должен был бы поручить создание новых переправ многим офицерам, по крайней мере, одному от каждого полка в каждом армейском корпусе. Дело в том, что точно известно: никто не стал этим заниматься. И вот какова истинная причина произошедшего. В то время эта причина стала известна лишь очень немногим.

Начальником штаба императора был маршал Бертье, не покидавший Наполеона со времён знаменитой Итальянской кампании 1796 года. Это был способный человек, очень точный, преданный, однако он часто испытывал на себе приступы императорского гнева и поэтому так боялся Наполеона, что взял за правило никогда не брать на себя инициативу, не задавать никаких вопросов и ограничиваться исполнением приказов, которые он получал в письменной форме. Эта система, обеспечивавшая хорошие отношения между начальником штаба и императором, была крайне вредна с точки зрения интересов армии. Дело в том, что, несмотря на огромную активность и великие способности Наполеона, физически он был не в состоянии видеть всё и заниматься всем, поэтому если он забывал что-то важное, то ничего и не делалось.

Похоже, именно это и произошло при Лейпциге, где почти все маршалы и генералы, командовавшие корпусами, многократно и особенно на протяжении двух последних дней повторяли маршалу Бертье, сколь необходимым было устройство многочисленных переправ для обеспечения отступления в случае поражения. Начальник штаба всё время отвечал им: «Император этого не приказывал!» От него ничего не удалось добиться, и поэтому ни единая балка, ни единая доска не были перекинуты через ручьи, когда в ночь с 18-го на 19 октября император приказал начать отступление.

Союзники понесли такие большие потери, что, чувствуя невозможность вновь начинать сражение, они не осмеливались снова атаковать нас и сами готовы были к отступлению, как вдруг заметили, что большие армейские обозы направились к Вайсенфельсу через Линденау. Тогда они поняли: Наполеон готовится к отступлению, и сами начали приготовления к тому, чтобы воспользоваться теми благоприятными возможностями, какие им могло предоставить это передвижение французской армии.

Самым ужасным моментом при отступлении, особенно для командиров корпусов, является минута, когда надо расставаться с ранеными, которых приходится оставлять на милость врагов, а враги часто совершенно безжалостны и грабят либо приканчивают несчастных тяжелораненых, поскольку они не могут двигаться вместе с остальными. Но хуже всего — это оставлять раненых валяться на поле боя. Я воспользовался ночью, чтобы приказать моим солдатам собрать всех раненых нашего полка. Я собрал их в двух соседних домах, прежде всего для того, чтобы в первый момент укрыть их от ярости пьяных врагов, которые займут этот пункт, а во-вторых, для того, чтобы дать им возможность помогать и поддерживать друг друга морально. Один младший хирург, г-н Борденав, предложил оставить его вместе с ранеными. Я согласился и после заключения мира добился награждения этого уважаемого доктора орденом Почётного легиона. Его заботы спасли жизнь многим солдатам.

Тем временем корпуса пришли в движение, чтобы покинуть поле битвы, ставшее свидетелем их славы и залитое кровью наших храбрецов! Император Наполеон оставил свой бивуак в 8 часов вечера, въехал в город и остановился в гостинице на бульваре Конского рынка. Отдав несколько приказаний, Наполеон отправился с визитом к уважаемому королю Саксонскому. Он нашёл его за приготовлениями к отъезду.

Этот король был нашим другом. Он был уверен, что монархи-союзники отнимут у него его королевство, чтобы наказать его за непоколебимую преданность по отношению к французскому императору. Но больше всего огорчала его мысль о том, что его собственная армия обесчестила себя, перейдя на сторону врага. Наполеон не мог утешить этого достойного старца и лишь с большим трудом убедил его остаться в Лейпциге, в своём государстве, и послать одного из своих министров к союзникам, чтобы попросить о мирном соглашении.