Мемуары генерала барона де Марбо

Заметив эту группу убийц, я сразу же приказал г-ну Шнейту, командиру 24-го полка, произвести манёвр, который, в совокупности с манёврами моего полка, позволил окружить всех этих бандитов, зажав их в большой полукруг. В тот же миг я приказал броситься в атаку! Атака была беспощадной! Захваченные врасплох бандиты оказали нам лишь очень слабое сопротивление, и это тоже была большая резня, потому что мы не пощадили никого! Я был так зол на этих злодеев, что перед атакой пообещал себе разрубить саблей любого, кто попадётся мне под руку. Однако, оказавшись среди них и видя, что они все пьяны, никто ими как следует не командует, кроме двух саксонских офицеров, начавших дрожать с приближением нашей мести, я понял: здесь не бой, а экзекуция, и я не должен принимать в ней участия. Я побоялся найти удовольствие в том, чтобы убить собственной рукой некоторых из бандитов! Поэтому я вложил саблю в ножны и дал нашим кавалеристам возможность уничтожить этих убийц. Две трети мерзавцев полегли мёртвыми прямо на месте! Остальные, среди которых находились два офицера и множество саксонских гвардейцев, убежали к остаткам моста в надежде вновь переправиться через реку по своему временному мостику. Но поскольку по нему можно было пройти лишь один раз, а наши егеря сжимали вокруг них кольцо всё теснее, беглецы спрятались в большом постоялом дворе, находившемся по соседству, и оттуда принялись стрелять в моих людей. В этом им помогали несколько взводов баденцев и пруссаков, располагавшихся на противоположном берегу.

Шум этого сражения мог бы привлечь к мосту значительные силы противника. Неприятель, не переправляясь через реку, сумел бы уничтожить мои два полка с помощью ружейного огня и нескольких выстрелов из пушек. Поэтому я поспешил ускорить события и приказал спешиться большинству моих егерей, которые, взяв с собой карабины и большое количество патронов, атаковали постоялый двор с тыла и подожгли конюшни, а также сарай с сеном! Мерзавцы, спрятавшиеся в этом здании, поняли, что вот-вот сгорят, и попытались выбраться из помещения, но по мере их появления в дверях наши стрелки расстреливали их выстрелами из карабинов!

Напрасно они послали ко мне в качестве парламентёра одного из саксонских офицеров. Я был безжалостен и не захотел согласиться рассматривать в качестве солдат, которые сдаются после честного боя, этих негодяев, убивавших наших товарищей, бывших военнопленными! Так, 400 или 500 прусских, саксонских и баденских ублюдков, незадолго перед тем переправившихся через мостик, были уничтожены! Я велел сообщить об этом генералу Себастьяни, и он остановил на полпути другие бригады лёгкой кавалерии.

Огонь, зажжённый нами в сенных сараях и на чердаках постоялого двора, вскоре добрался и до соседних строений. Большая часть деревни Линденау, расположенная с двух сторон от большой дороги, сгорела, и это должно было задержать восстановление моста и переправу вражеских частей, которым было приказано преследовать и беспокоить французскую армию во время её отступления.

После завершения этой короткой экспедиции я вновь привёл свою бригаду в Маркранштедт. С нами были также две тысячи французов, спасшихся при взрыве моста. Среди них находилось множество офицеров самых разных званий и чинов. Император расспросил их, желая узнать, что им было известно относительно взрыва моста и резни, совершённой союзниками, убивавшими французских военнопленных. Вероятно, этот грустный рассказ заставил Наполеона пожалеть о том, что он не последовал совету, данному ему утром: обеспечить отступление армии и помешать врагам атаковать нас во время этого отступления, преградив врагу путь поджогом пригородов и, в случае необходимости, даже города Лейпцига, тем более что все жители оставили город во время трёхдневного сражения.

Во время короткой наступательной операции по направлению к мосту Линденау бригада, находившаяся под моим командованием, потеряла только трёх человек ранеными, один из них оказался из моего полка. Это был один из самых неустрашимых и самых умных унтер-офицеров. Он был награждён орденом Почётного легиона, его звали Фуше. Во время атаки на постоялый двор он получил пулевое ранение, причём одна и та же пуля пробила его в четырёх местах, пройдя через оба бедра. Несмотря на это тяжёлое ранение, смелый Фуше во время всего отступления не слезал с лошади, не пожелав остаться в эрфуртском госпитале, мимо которого мы проходили через несколько дней, и оставался со своим полком до самой Франции. Правда, его товарищи и все кавалеристы его взвода трогательно заботились о нём, и он этого вполне заслуживал.

Уходя от Лейпцига, где союзники только что зверски убили тысячи французских военнопленных, я опасался за несчастных раненых моего полка, которых я там оставил. Среди них был эскадронный начальник Позак. Но, к счастью, отдалённый пригород, где я их оставил, не навестили пруссаки.