Метод, которым он пользовался, чтобы научить солдат точнее рассчитывать дальность полёта снарядов, был прост и эффективен. Во время пристрелки по цели (а она всегда велась боевыми снарядами), получив от высланных вперёд наблюдателей данные о приблизительном расстоянии «недолёта» или «перелёта» (оно определялось «на глаз»), он всегда изменял высоту прицела таким образом, чтобы следующий снаряд разорвался вдвое ближе предыдущего. В виду этого, если «прикидки» наблюдателей оказывались неточны, второй снаряд ложился совсем близко от них. После этого они уже не ошибались.
То же и с рытьём траншей. Поначалу наблюдатели отказывались рыть глубокие траншеи. Зачем, если снаряды всё равно рвутся далеко впереди? Но когда несколько снарядов разорвалось в двух шагах от них, стали рыть не хуже профессиональных землекопов.
К счастью, потерь во время учений не было.
Наконец, подготовка бойцов была завершена, оборудование укомплектовано, и мы получили приказ выдвинуться к югу. Но повоевали недолго. После подписания мирного договора в Бресте фронт распался[48]
. Известие об этом застало нас под Киевом, который вскоре заняли немцы[49]. Затем власть на Украине перешла к гетману[50]. Ситуация была предельно запутанной. Наши бойцы заняли укреплённые позиции в районе городка Бровары[51]. На другом берегу Днепра, в Киеве, стояли немецкие войска и армия гетмана. Были также казаки, не подчинявшиеся приказам Москвы, и формирования анархистов, которые вообще не признавали ничьей власти. (Последние, впрочем, склонялись на сторону большевиков, хотя формально власть в России по-прежнему оставалась в руках Временного правительства, и шла подготовка к выборам в Учредительное собрание[52].) Каждый день нас осаждали агитаторы из разных лагерей, убеждавшие перейти на их сторону. Царила полнейшая неразбериха; мы ждали распоряжений из центра, а они не поступали. Вдобавок ко всему, из Петрограда приехала моя жена – в столице начались разруха и голод. С огромным трудом мне удалось найти ей комнату в Броварах, но со временем я рассчитывал отправить жену к знакомым в Киев.С каждым днём обстановка становилась всё более и более неспокойной. Участились случаи стычек между бойцами нашей батареи и демобилизованными солдатами, возвращавшимися с войны в свои опустошённые дома. Теперь они пытались прибрать к рукам любую технику. Пришлось выставлять к гаражам круглосуточные патрули.
Однажды батарее было предложено выделить двух человек для участия в общевойсковом митинге. Послали меня и помощника командира взвода. Народу собралось много: все расположенные в округе части прислали своих делегатов. Шум стоял страшный, спорили до хрипоты, но так ни до чего и не договорились. Да и вряд ли могли, поскольку в армии, как и в обществе, были сторонники всех политических направлений – от монархистов до большевиков – и каждый гнул свою линию. Большинство, впрочем, склонялось к тому, чтобы поддержать Учредительное собрание, и только большевики настаивали на лозунге «Вся власть Советам!»[53]
.Разошлись поздно; возвращаться предстояло поездом. В вокзальной толчее я потерял помощника командира взвода и в вагон сел один. Сразу за мостом на первом же полустанке поезд осадила огромная толпа демобилизованных солдат. При виде офицеров, возвращавшихся с митинга, солдаты затеяли потасовку. Поднялась стрельба. Перепуганный машинист дал сигнал к отходу. Поезд начал медленно набирать скорость. Однако часть нападавших успели проникнуть внутрь и теперь переходили из вагона в вагон, разоружая и избивая офицеров. Когда они стали приближаться ко мне, я выпрыгнул из вагона в открытое окно и скатился по насыпи на мягкий мокрый валежник. Несколько выстрелов мне вдогонку цели не достигли. С трудом умерив охватившую меня дрожь, оставшиеся пять вёрст до батареи я прошёл пешком.