Мемуары изобретателя телевидения

По счастью, я вспомнил, что договорился с одним из телеграфистов о запасном варианте на случай, если почему-либо мы не сможем настроиться на науэнский канал. Телеграфист сидел в кустах во дворе и по сигналу должен был передать нам какое-нибудь сообщение обычной азбукой Морзе. Я дал сигнал и тут же услышал в наушниках поверх немецкого говора хриплый зуммер морзянки. «Теперь слышу, – слегка успокоившись, сказал генерал. – Но что секреты узнаем – не верю!» Забавнее всего было наблюдать за реакцией столпившихся вокруг офицеров. В начале демонстрации они норовили протиснуться к нам поближе, но когда генерал зарычал, все отшатнулись, оставив меня в центре пустого круга. Полковник стоял бледный и, казалось, готов был лишиться чувств. Обычный цвет лица вернулся к нему лишь после того, как генерал признал, что слышит в наушниках зуммер. Затем вся процессия стремительно удалилась, не попрощавшись и даже не взглянув в нашу сторону. В тот период шпиономания в армии достигла небывалых масштабов. Все – от простого солдата до высших чинов командного корпуса – искали в своём окружении немецких шпионов[22]. Убедившись в нашей способности поддерживать успешную работу радиостанции (что по тем временам было довольно редким умением), начальство потребовало, чтобы мы нашли объяснения и другим таинственным происшествиям, связанным с новыми средствами коммуникации.

Для начала нас обязали выяснить, каким образом немцы получают подробнейшие сведения обо всём, что происходит в наших окопах. На передовой возле Гродно немцы поднимали над своими окопами плакаты, которые сообщали нашим бойцам, когда и какой командир поведёт их в атаку, как скоро прибудет пополнение и чем их собираются кормить на обед. В войсках началась настоящая паника: ничем иным, кроме как шпионажем, объяснить такую осведомлённость немцев солдаты не могли. Мы же довольно быстро установили, что роль «шпионов» в данном случае выполняли полевые телефоны. В доказательство мы протянули телефонную линию вдоль наших окопов и сумели прослушать все телефонные переговоры между постами. А поскольку на некоторых участках фронта наши и вражеские окопы располагались совсем близко друг к другу, немцы без труда делали то же самое и использовали полученную информацию как оружие в психологической войне. Я представил рапорт с подробным описанием того, как избежать подобной утечки информации.

Практически сразу поступило следующее задание: выяснить, кто из телеграфистов на промежуточных телефонных узлах подслушивает переговоры командного состава. С этим пришлось поломать голову, но в итоге я нашёл способ определять коммутатор, с которого подключались к разговору. Полагая, что телеграфисты делают это из чистого любопытства, я счёл своим долгом предупредить их о своём рапорте. На общем собрании я объяснил им основные принципы радиосвязи и наглядно показал, как по характеру щелчка можно установить, с какого коммутатора производилось подключение. С того дня подслушивания прекратились.

В результате всей этой деятельности я снискал себе репутацию человека, обладающего чуть ли не сверхъестественными способностями, и однажды полковник сообщил, что командование планирует направить меня в службу разведки. Это совсем не входило в мои планы.

Примерно тогда же у меня стали возникать проблемы со сном. Скорее всего, они были вызваны переутомлением. Что ещё ожидать, когда сутками напролёт получаешь и отправляешь депеши азбукой Морзе, одновременно отслеживая работу других телеграфистов, чтобы те, вопреки категорическому запрету, не обменивались новостями со своими коллегами на других радиостанциях без кода? Дни и ночи переплелись в голове, и даже во сне (если удавалось заснуть) я продолжал принимать и расшифровывать бесконечные депеши о передвижении вагонов с сеном, зерном, амуницией и т.д. из одного населённого пункта в другой. Поначалу меня это не особенно беспокоило, но недосып накапливался, и в конце концов я обратился за советом к врачу, который периодически нас осматривал.

С врачом мы к тому времени уже успели подружиться. Он всегда с неподдельным интересом расспрашивал меня о прогрессе в технической сфере, а я с удовольствием слушал его рассказы о театре и литературе, коих он был страстный любитель. Выше мне уже приходилось упоминать, что несмотря на мой вклад в устройство радиостанции и всевозможные технические разработки, в которых я участвовал по просьбе военных, моё положение мало чем отличалось от положения заключённого. После полутора лет фактически руководства радиостанцией мне полагалось офицерское звание, но в штабе не желали отправлять меня в Петербург, опасаясь, что в новом чине я буду прикомандирован к другой части. Сама радиостанция приобретала всё более важное стратегическое значение, поскольку отступление продолжалось, и поговаривали о скорой эвакуации Гродно.