Стычки и тюремные заключения в юности, ранения и болезни в старости призваны подчеркнуть несчастную долю героя: он не перестает жаловаться на судьбу — сколько раз ему суждено оказываться жертвой обмана, мошенничества, наветов и клеветы; и жизнь его началась-де под несчастливым знаком. Можно сказать, что герой Куртиля — один из первых страдальцев во французской литературе: ему не дано ни насладиться уютом семейного очага, ни гордиться удачной деловой карьерой, — напротив, он постоянно в движении, мечется, пытаясь чего-то достичь, чтобы обрести умиротворение лишь в самом конце.
Интерес романа заключается прежде всего в тех связях, которые устанавливаются между героем и историей, в его личной включенности во многие важные события, служащие опорными точками в повествовании, в том, что социальные изменения показаны через призму их личностной значимости. Все переломные моменты в жизни героя связаны с историей Франции: встреча с Ришельё; смерть кардинала-благодетеля; участие во Фронде; возвращение на королевскую службу; смерть виконта де Тюренна.
Переход от реальности к вымыслу происходит у Куртиля де Сандра за счет усложнения структуры произведения, нагромождения приключений, частого изменения ситуаций, что мы находим, хотя и в меньшей степени, в псевдомемуарах маркизы де Френ и маркиза де Монбрюна. Такая событийная насыщенность жизни героя вводит в заблуждение даже самого автора, который дает ему больше лет, чем могло быть на самом деле: возникает впечатление, что такое количество событий может вместить лишь очень долгая жизнь, и субъективное восприятие времени входит в противоречие с исторической хронологией. Кажется, что сам автор, так же как и герой, вспоминает о возрасте, только когда ему об этом напоминают, и читатель, узнав, что рассказчику уже перевалило за семьдесят, удивлен не меньше самого M. L. C. D. R. Тогда автор, как бы одумавшись и осознав, что подобное поведение не пристало в столь почтенном возрасте, быстро уводит своего героя с первого плана, который заполняют истории знакомых и друзей. Это дает возможность Куртилю отдаться собственной страсти к галантным историям, в изобилии появляющимся в конце повествования — на последних страницах двенадцать вставных историй сменяют друг друга как в калейдоскопе! Едва ли не половину текста романа занимает не главный герой, а другие, посторонние для повествования, персонажи, появляющиеся в первый и последний раз. Как правило, они возникают по аналогии: то или иное событие, упоминание какого-либо лица заставляют героя вспомнить подобное, рассказать, забежав вперед или вернувшись назад, о том, что случилось с этим человеком в прошлом или что ждет его в будущем.
В забавных анекдотах автор проявляет большую свободу и легкость, не стремясь к обобщению и рассуждению. Создаваемые им анекдоты (мы употребляем это слово в его французском значении — краткая, как правило, подлинная, забавная история) имеют небольшой объем, в их основе часто лежит какое-то меткое словцо или смешное, порой весьма пикантное, происшествие, героями которого могут быть лица как вымышленные, так и исторические. Таковы, например, весьма фривольные анекдоты о племяннице Ришельё герцогине д’Эгийон, о фрейлине королевы мадемуазель де Герши или о Ривароле. То, чего не позволяет рассказчик в повествовании о собственной жизни — слишком благоразумный, чтобы допустить такое неприличие, — он охотно использует, рассказывая о других.
В этих коротких историях проявляется и психологическое мастерство Куртиля: одним штрихом, одной фразой он умеет обрисовать характер, высмеять порок. Один из его анекдотов весьма напоминает сюжет «Мещанина во дворянстве»: некий безумец (как его называет рассказчик) выбирает себе герб, говорящий о его родстве с королями, одевает слуг в богатые ливреи, мечтает за любые деньги купить генеалогию родства с королевским домом.
Эти забавные штрихи многое могут рассказать о нравах века, которые часто критикует M. L. C. D. R.: благодаря им картина жизни становится более живой и разнообразной. Хотя в романе Куртиля мы слышим только голос рассказчика, но его обращение к судьбам других не только развлекает, но и ярко показывает окружение — людей таких же, как и он сам, с их слабостями и достоинствами.
А. Д. Михайлов полагает, что французская новеллистика «в наибольшей степени — по сравнению с другими жанрами — воспроизводила облик времени, подробно рассказав о том, как жили люди той эпохи и как они чувствовали. <…> Это ощутили рассказчики конца Ренессанса: они охотно включали в свои мемуары, бытовые очерки, философские труды и даже квазинаучные трактаты богатый новеллистический материал» (Михайлов 1998: 4). Этот же прием мы отмечаем и у Куртиля де Сандра, берет ли он свои истории из реальной жизни или из собственной фантазии. Скопление анекдотов в романе порой выглядит искусственным, события подчас неправдоподобны — и тем не менее эта фрагментарность складывается в конечном итоге в некий образ эпохи, в разнообразный калейдоскоп ее зорко подмеченных автором ликов и черточек.