Мемуары M. L. C. D. R.

Лэк, с которым мне не терпелось сблизиться, опередил меня: он сам подошел ко мне и начал расспрашивать о монастыре. Я не упустил возможности воспользоваться этим случаем; мы разговорились, и я прикинулся плохим французом, оттого что моя мать — валлонка^{57} и что с отцом обошлись довольно несправедливо. Он с удовольствием выслушал меня и потом стал часто приходить. До поры я не решался открыться, но он снова предупредил мое намерение, спросив, не соглашусь ли я передать несколько важных писем во Францию. Я ответил, что с удовольствием оказал бы ему услугу, но не решаюсь, ибо опасность слишком очевидна. Он стал меня успокаивать, а я продолжал отнекиваться, чтобы поддразнить его и усыпить подозрения; он поднажал еще, утверждая, что я должен это сделать ради родины — то есть ради Фландрии, родины моей матери. Я все еще делал вид, что сомневаюсь, и сказал, что, пожалуй, сделал бы то, о чем он просит, но связан обязательствами перед моим настоятелем, который послал меня сюда; вдобавок он знает, что возвращение во Францию не доставит мне радости и трудно будет найти для этого предлог. Ответ был: если затруднения только в этом, их уладят без меня; я должен лишь дать согласие, а он сделает все, что нужно.

Я еще долго упорствовал, притворяясь, что лишь уступаю настойчивым просьбам, и наконец отправился в путь, зная, что сам эрцгерцог будет ходатайствовать перед настоятелем о моем возвращении. Порешили, что мне якобы нужно полечиться на водах в Форже^{58}, о чем я сообщу адресатам писем, которые туда за ними приедут. В попутчики мне дали одного монаха, и мы двинулись в Форж; а на полпути господин кардинал в ответ на мою записку прислал ко мне курьера, которому я и вручил пакет, полученный от де Лэка; курьер вскрыл пакет, ознакомился с содержимым, вновь аккуратно запечатал и вернул мне, велев потом сообщить о моем прибытии тому человеку, которому он предназначался.

Его звали Пьер, он называл себя адвокатом и жил на неприметной улочке возле площади Мобер^{59}. Мы увиделись в окрестностях Парижа — но еще до нашей встречи за каждым его шагом следил посланный мною человек. Тот же ничего не опасался и, вернувшись в Париж, пошел прямо к графу де Шале^{60}, главному хранителю королевского гардероба; это позволило заключить, что пакет предназначался именно ему. Подозрение еще больше укрепилось, когда выяснилось, что Пьер был его слугой; дальнейшего расследования не понадобилось, поскольку граф де Шале собственноручно написал ответ, и кардинал узнал его почерк, как только ему доставили перехваченное письмо. Прочитанное весьма удивило его: речь шла о том, чтобы низложить Короля, а его супругу выдать за герцога Орлеанского; вершиной заговора должна была стать смерть кардинала. Этого хватило, чтобы уничтожить Шале, и Король потребовал, чтобы его немедленно арестовали; однако кардинал рассудил, что торопиться не следует — нужно выявить всех сообщников, — и Король согласился с ним при условии, что графу не позволят скрыться. Затем, чтобы выманить из Парижа, его под каким-то предлогом послали в Бретань, а я с пресловутым письмом вернулся в Брюссель.

Не подозревал о грозивших ему бедах, граф де Шале переправил в Испанию те сведения, что получил в письме, переданном ему через Пьера, — это был составленный в Брюсселе набросок соглашения, о котором короля Испании ранее известил нарочный Королевы^{61}, тоже замешанной в заговоре, то есть в попытке расправиться с кардиналом. В остальном же Королева была не виновата, у нее и в мыслях не было выходить замуж за герцога Орлеанского, напротив — она хотела женить его на своей сестре, испанской инфанте. Король Испании, со своей стороны, согласился с тем, о чем его просил Шале, но у него уже не было времени порадоваться сбывшимся надеждам: его посланец на обратном пути был перехвачен и уличен, и по приказу кардинала ему отрубили голову.

Я находился в Брюсселе, когда это случилось, и поскольку знал, что мое участие в произошедшем велико, то имел основания опасаться преследований, если все вдруг откроется. Я продолжал скучать в монастыре, ожидая новых приказов кардинала. Маркиз де Лэк оставался моим добрым другом, но не признавался в том, что случившееся было результатом его интриг, — он собирался воспользоваться мною еще раз и боялся спугнуть. Он часто рассказывал мне о своей дочери, и было видно, что он ее очень любит. Не знай я, как глубоко он замешан в испанские дела, это был бы случай заговорить с ним о примирении с господином кардиналом. Но я не решался затевать такой разговор после того, что произошло: это ясно показало бы, что я не такой уж верный человек. Говорить об этом с мадам де Шеврёз или с ее любовником значило погибнуть окончательно, ибо все, что произошло, было результатом их сговора. Видя себя по этой части бесполезным, я не прекращал просить господина кардинала отозвать меня отсюда; однако он, зная, что большинство аристократов недовольны, и боясь, как бы они не стакнулись с испанцами, оставил меня там, чтобы узнать, не откроется ли чего еще.