Это ободрило меня; я выбрал место на углу улицы Турнон{89}, вымазал лицо пылью и принялся стонать так, словно и впрямь страдал от боли и нужды. Многие жалостливые люди подавали мне милостыню; мимо проезжали кареты, и я тревожился, что не увижу за ними того, кого стерегу. Мне пришлось подобраться как можно ближе к воротам, и стражники-швейцарцы, которым мои стоны терзали уши, собрались меня прогнать. Я пообещал им больше не шуметь, и они смягчились. Просидев так три дня и три ночи и никого не увидев, я подумал, что он может войти со стороны монастыря кармелитов, и поменял свой пост. Мое терпение было вознаграждено: в тот же вечер он пришел и отпер ворота собственным ключом. Господин кардинал дал мне в помощь человека, который время от времени подходил и спрашивал, не заметил ли я кого, а еще люди стояли на ближайших улицах — на тот случай, если понадобится проследить за кем-нибудь от ворот. Через час я увидел другого человека, прошедшего в ворота так же, как первый. Он был закутан в плащ, и я не смог его узнать, но сказал своим помощникам, чтобы они, не мешкая, последовали за ним, когда он выйдет. Это было выполнено, причем так искусно, что он ничего не заподозрил и даже ни разу не оглянулся.
Он оказался господином де Сен-Маром, главным конюшим Франции, сыном маршала д’Эффиа. Господин кардинал знал его лучше, чем кто бы то ни было, когда сказал мне, что он — человек неблагодарный, и если погибнет, то получит по заслугам. Он выдвинулся при дворе благодаря кардиналу, но вместо благодарности задумал его погубить и вступил в сговор с герцогом Орлеанским, который, уже устроив великое множество интриг, завершившихся для их участников трагически, все же затевал еще одну, обещавшую оказаться столь же провальной. Что касается другого человека, то за ним тоже проследили, и кардинал узнал, что живет он в Сен-Жерменском предместье{90} на Утиной улице. За ним ходили по пятам, и он не мог сделать ни шагу без нашего ведома. Так стало известно еще о нескольких тайных встречах, в которых участвовал Фонтрай — маленький горбун, но великий интриган.
Во власти кардинала было их арестовать, и я напоминал ему, что заговор, несомненно, затевается против него самого. Но он пока ничего не знал, а ему хотелось иметь неопровержимые доказательства их вины, поэтому он послал меня в Байонну{91}, где я, остановившись на почтовой станции, мог следить за всеми, кто уезжает и приезжает из Испании. За заговорщиками продолжали наблюдать, и господин кардинал, получив новость о том, что Фонтрай взял на почте в Этампе{92} свежих лошадей, предположил, что тот намерен покинуть страну. Человек из Брюсселя спустя несколько дней последовал за ним, и я сообщил господину кардиналу, когда они проехали через почтовую станцию в Байонне.
Их непростительной ошибкой было обоим ехать по одной и той же дороге — но кого Бог хочет наказать, тех он лишает разума, и фламандец тем же путем поехал и обратно. У меня в кармане лежал приказ о его аресте и имелись люди, готовые его исполнить; он был крайне удивлен, когда его схватили и обвинили в том, что грозило ему эшафотом (ибо он оказался французом, а не фламандцем, как я считал). К сожалению, он успел принять яд, находившийся при нем, — нам не удалось ему помешать, и он умер через два часа. Я всячески пытался спасти его, но доктора не смогли приехать вовремя, и яд сделал свое дело.
В сапоге погибшего я нашел подлинник договора, который Фонтрай обсуждал в Испании от имени герцога Орлеанского, герцога Буйонского и Сен-Мара. Чтобы лично рассказать обо всем Его Преосвященству, я вскочил в седло и помчался по дороге на Лангедок в сторону Перпиньяна{93}, осаду которого кардинал вел вместе с Королем. Я нашел кардинала ослабевшим и телом, и духом, — однако первым более, нежели вторым. Поскольку Сен-Мар настроил против него Короля, кардинал, предупрежденный об опале, собирался покинуть Нарбонну{94}, где в то время находился, и перебраться в Прованс и Дофинэ, губернаторы которых были ему преданы. Сен-Мар вполне мог убить его во время этой поездки — и говорили, будто он пообещал это герцогу Орлеанскому, смертельно ненавидевшему кардинала. Однажды они оставались наедине добрую четверть часа, но Сен-Мар упустил эту возможность, а больше случая выполнить обещание ему не представилось.
Его Преосвященство встретил меня как ангела-хранителя и, не расстроившись, что человек, о котором я говорил, мертв, поскольку договор был у меня в руках, велел отправить его Королю, сперва сняв с него копию.
Я понял, что он сильно встревожен, и хотел поступить по-другому: сохранить у себя оригинал, а отправить копию: ведь ее у меня могли и отнять, и как бы я тогда подтвердил сказанное мной? — но кардинал возразил, что в нынешнем положении дел нужно срочно раскрыть Королю глаза, а его убедить сможет лишь подлинник, а не копия.