Те, кто узнал об этом ответе, прониклись к Королю еще большим уважением. Сам Папа, поддавшийся уговорам или, проще сказать, докучливости господина де Шона, был восхищен отказом и, если верить одному достойному человеку, как я слышал, даже тайком поблагодарил Короля. А герцог де Сент-Эньян немного времени спустя добился еще большей благосклонности Его Величества: после злополучной истории с его сыном всякий подумал бы, что эта благосклонность будет употреблена на пользу беглецам, но он не стал рисковать — либо посчитав это бесполезным, либо, как кое-кто поговаривал, не являясь хорошим отцом. Все это вызвало немало пересудов, как обычно случается, едва возникает какое-нибудь громкое дело; но они вскоре стихли, ибо общее внимание обратилось к другому свежему происшествию. Был арестован господин Фуке, суперинтендант финансов, имевший столь влиятельных врагов, что приходилось лишь удивляться, как его не предали позорной смерти. Еще до ареста против него опубликовали множество обвинений, чтобы народ стал ненавидеть его, но, честно говоря, многие из них были ложными — говорю об этом с уверенностью, ибо сам был причастен к некоторым. Господин Фуке был благородным и великодушным человеком, и, имей он иное ремесло, нежели судейское, эти качества проявились бы еще ярче. Господин кардинал Мазарини питал к нему неприязнь, ибо, будучи генеральным прокурором Парламента, тот не терпел, когда кардинал дурно отзывался об учреждении, где он имел честь занимать одну из высших должностей, однако отвечал ему, что не станет отрицать, будто в Парламенте и впрямь есть люди, которым, по его мнению, лучше там не заседать. Но эта кротость была слабым утешением для итальянца, которому хватало самого незначительного повода, чтобы затаить злобу на всю жизнь. Вкрадчивый, словно женщина, кардинал не отваживался жаловаться на него при жизни и, лишь умирая, сказал Королю, что именно этот человек повинен не просто в расстройстве финансов, но и в их присвоении; красотой постройки и роскошью убранства его особняки превосходят иные королевские дворцы; он подкупил многих сановников при дворе, видимо замышляя нечто опасное; он приобрел у дома Гонди и основательно укрепил Бель-Иль{233} — крепость по соседству с владениями англичан, старинных врагов Франции; и он, кардинал, конечно, не осмелился бы утверждать, что Фуке не состоит с ними в сговоре. То есть единственный способ искоренить зло — разоблачить этого опасного человека; но делать это следует с великой осторожностью — ведь, пока он генеральный прокурор, Парламент будет настаивать на собственном расследовании и, без сомнения, оправдает его; принять меры и устроить все дело нужно прежде, чем он успеет что-либо заподозрить.
С такими помыслами Мазарини и отошел в мир иной, до последнего вздоха оставшись истым итальянцем. Незадолго до смерти он обнимался с господином Фуке, словно с лучшим своим другом, вспоминая, как во время гражданских войн тот оказал ему множество услуг, но особенно — о пятидесяти тысячах экю, которые во время изгнания кардинала он послал ему в Льеж и которые Мазарини смог вернуть лишь спустя много лет. Он обходился так со всеми, кого задумал обмануть, и не считал нужным изменять себе даже на краю могилы, так что Короля тронули его слова. Этот государь, рожденный для грандиозных дел, каковые ему суждено было свершить, хорошо умел хранить тайны (а это — суть одно из главнейших качеств, свойственных великим людям) и решил посоветоваться насчет Фуке лишь с господином Ле Телье, чья не раз проверенная преданность не вызывала у него сомнений, и с Кольбером — его кардинал, умирая, рекомендовал как человека, наиболее способного управлять финансами. Вместе они решили следовать плану, оставленному кардиналом, то есть ничего не предпринимать, пока Фуке не будет лишен поста генерального прокурора.