Имя этого Командора вырвалось у меня скорее, чем чье-либо другое, потому как я знал, что он содержал у себя отменную кухню и любил позабавиться за счет своего ближнего. Но моя же предосторожность на меня же и обрушилась, без малейшей мысли по этому поводу с моей стороны; посол, знавший, что к этому Командору были вхожи лишь Офицеры, хорошо умевшие работать, больше, чем никогда, загорелся любопытством взглянуть на меня. Итак, он направил ко мне второе послание; когда же я не повиновался ему так же, как и первому, Санчо Панса, болтавший обычно полную несуразицу и бывший даже не в состоянии себе в этом помешать, сказал ему без малейшего раздумья над собственными словами, что не надо удивляться тому, что я заставлял себя так сильно упрашивать; я был, по его мнению, здоровенным чудаком, весьма ладно скроенным, и если бы он не был настолько уверен в своей жене, то он бы не захотел, чтобы она бросала [381] взгляды в мою сторону. Я не знаю, покраснела ли она, услышав от него разговоры такого сорта, или же посол сам заметил, что в течение нескольких дней она не проявляла к нему прежнего рвения, и потому затаил какую-то ревность. Но едва с языка мужа сорвались эти слова, как он показался необычно озабоченным. Однако, чуть только они отобедали, как он сказал Санчо Пансе, поскольку его повар не захотел оказать ему честь явиться его повидать, он пойдет повидать его сам; он весьма желает взять на себя такой труд без всяких церемоний, и не угодно ли будет ему сходить туда вместе с ним; Санчо Панса, кормившийся доброй пищей лишь за его счет, не был тем человеком, кто захотел бы ему противоречить, когда дело касалось такой малости; он в то же время спустился вместе с ним. Никогда я не был более изумлен, чем когда увидел прибытие их обоих, и я наверняка сильно от этого покраснел; по крайней мере, я почувствовал, как жар бросился мне в лицо; посол заметил это еще лучше, чем я сам, потому как то, что видишь собственными глазами, еще более явно, чем то, что будто бы ощущаешь, особенно в такого сорта обстоятельствах.
ЧАСТЬ 9
Ревность Его Превосходительства.
Посол, сделав это открытие, допросил меня о многих вещах, как ни в чем не бывало. Он спросил, откуда я, где я побывал, кому служил и с какого времени занимаюсь моим ремеслом. Он притворился, однако, будто знает все дома, о каких я ему говорил, и так как я знал их гораздо лучше, чем он, поскольку они либо соседствовали со мной или же находились в моей стране, я прекрасно увидел, что он пытался меня надуть. Так как он делал все это с единственной целью — заставить меня выложить как можно больше, я отвечал ему точно лишь в том случае, когда не мог помешать себе ему ответить. Он нашел меня чересчур мудрым для повара, кому огонь обычно разжижает мозги. Потому он рассудил, не прибегая ни к каким другим средствам, что если я и занимаюсь сегодня этим ремеслом, то либо с каким-то умыслом, или же по воле случая. Он [382] нашел даже в моем лице намного больше благородства, чем имеется обычно на физиономиях такого сорта людей. Это стало причиной, что, под предлогом научить одного из его людей моему способу приготовления рагу, он поместил ко мне некого затейника восемнадцати или девятнадцати лет, кого он имел привычку употреблять, когда хотел развратить какую-нибудь гризетку; такое приключалось с ним настолько же часто, как и с любым другим, поскольку, хотя у него имелись и жена, и любовница, их было ему еще недостаточно для утоления его аппетита. Правда, его жена оставалась в Париже, и он никогда не перевозил ее в Англию. Я не знаю в точности, какой он мог иметь к этому резон; все, что я знаю наиболее определенного, так это то, что она там проводила время в весьма доброй компании, а так как и не требуется ничего большего в том веке, в каком мы живем, для возведения клеветы на женщину, Месье де Бордо-отец сообщил кое-что об этом ее мужу.