Мемуары мессира д'Артаньяна

Столь малая прозорливость, доставшаяся ей от природы, не позволила ей найти в себе самой, чем защититься от этого надувательства. Она глупейшим образом попалась на него, тем более, что во времена побед Месье Принца его Двор был обычно столь многолюден, что просто позорил Двор ее мужа. Коадъютор, сам бывший свидетелем при тысяче обстоятельств чувств этой Принцессы, и знавший, что, дабы лучше преуспеть в своих намерениях, он должен завоевать Герцога, счел, что, далеко не пользуясь каналом Герцогини для достижения цели, он, наоборот, должен с величайшей заботой скрыть от нее все дело, если хочет добиться счастливого успеха. Итак, он пообещал Герцогу ничего ей не говорить из того, о чем он ему скажет, и потом не колебался больше открыть ему свое сердце. Герцог имел друзей в Парламенте точно так же, как и он сам; почтение, какое питали к его рождению, привлекало к нему кое-кого; с другой стороны, все остальные были бы рады видеть его у них во главе, поскольку льстили себя надеждой, что его тень укроет их от упреков, что некоторые люди делали им в устройстве предприятий, превышавших их власть.

/Парламенты на стороне Принца де Конде./ Как бы там ни было, Герцог д'Орлеан, поддержавший заключение Месье Принца, вознамерившись теперь вернуть ему свободу, потому что позволял себе поддаваться всякому веянию, объединился с Парламентом и Коадъютором для усовершенствования этого труда. Парламент не только ответил на ходатайство Мадам Принцессы, но решил еще сделать внушения Королю и Королеве для освобождения ее мужа. Королева, хотя и не обладавшая всем тем разумом, каким награждают некоторых женщин, отличалась мужеством превыше ее пола; она нашла, что Парламент присвоил не должную ему власть. Она язвительно отчитала его за вмешательство в дело вроде этого; она сказала ему в категорических выражениях, что оно не входит в ее компетенцию, и настанет, быть может, день, когда он в этом жестоко раскается. Она сказала также этим Депутатам, что не им входить в тайны Государства, и делая то, что они делали, они, видимо, хотели последовать примеру Англичан, сначала выгнавших их Короля из его столицы, а потом и бесчеловечно обезглавивших его. Парламент был оскорблен этим сравнением; итак, дела день ото дня ожесточались все более и более; Его Преосвященство начал побаиваться, как бы вскоре его не обязали удалиться в Италию.

В самом деле, Парламент Парижа не единственный встал на сторону Принца де Конде; Парламент Бордо сделал то же самое, и хотя Кардинал, казалось бы, усмирил эту грозу, когда привез в ту сторону Короля, далеко нельзя было сказать, будто бы она совершенно рассеялась. Эта провинция всегда защищала свои интересы, и хотя она не видела больше удобного случая к восстанию, за какой она ухватилась бы от всего сердца, все-таки Министр боялся соединения этих двух Парламентов. Он предвидел, что если такое случится, еще и другие поступят точно так же, особенно в той обстановке, когда не существовало почти ни одной провинции, что была бы довольна его Министерством. С другой стороны, Граф де Грасе удалился в свое Наместничество Гравлин, совершенно готовый, по всей видимости, сформировать там партию, поскольку после баталии при Ретеле кое-кто был произведен в Маршалы Франции, а его этим обошли. Он претендовал на то, что не меньше их достоин этой чести, а потому решил взять силой то, что ему не пожелали дать по доброй воле.

/Свобода для Принца, ссылка для Кардинала./ Так как мы жили тогда во времена, когда тот, кто умел заставить себя бояться, добивался всего, что ему заблагорассудится, все нашли, что он был прав. Как бы там ни было, это бы не особенно обеспокоило Кардинала, если бы у него на руках было только это дело; он знал, что всегда может поправить его, предоставив тому то, чего он просил. Впрочем, совсем иначе было с остальными, поскольку хотели заполучить его собственное место, а он был не в настроении его отдавать. Это заставило его все привести в действие, лишь бы усмирить Парламент, но так как ему потребовались бы богатства Креза, чтобы удовлетворить всех его членов, поскольку буквально каждый из них претендовал продаться как можно дороже, так долго собиравшаяся над ним гроза начала угрожать ему в столь странной манере, что он счел себя обязанным уступить. Итак, сделав из необходимости добродетель, он уехал от Двора и явился в Авр де Грас, чтобы подчиниться постановлению этого Корпуса, повелевавшему предоставить свободу Принцу де Конде и двум другим узникам. Тут же последовало несколько других постановлений против него, и радуясь тому, что он может от них уклониться, потому что они абсолютно его не устраивали, он выехал из Королевства после того, как заявил этому Принцу, что совсем не он был причиной его несчастья.