Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1

По оценкам Сулковского, среди поляков в Париже были роялисты, приверженцы конституции 3 мая, сторонники революции 1794 года, умеренные республиканцы и даже якобинцы и демагоги. В этой классификации каждый получил свое персональное место. При этом автор письма подчеркивал, что не знает таких поляков, которые бы симпатизировали России, Австрии или Пруссии и не были бы готовы по первому сигналу взяться за оружие и проливать кровь за родину независимо от их партийной принадлежности и политических пристрастий.

Сулковский рекомендовал Киркору сообщить Вернинаку те сведения, которые он сам сочтет нужными, и постараться не навредить общему делу поляков, компрометируя фамилии названных в письме лиц. Он настаивал, чтобы Киркор сразу же сообщил о моем приезде в Константинополь. Советовал ему сблизиться со мной и относиться ко мне с полным доверием, так как я не принадлежу ни к какой партии, имею собственное мнение, поколебать которое никому не дано, и работаю исключительно по своим убеждениям и принципам долга и чести, делая все возможное для успеха и благополучия соотечественников.

17 июля. Все новости, полученные в последние дни, могли вывести из равновесия самого смелого и решительного человека, и только убежденность в том, что ты должен быть готов на любые жертвы ради служения родине, дала мне новые силы достойно встретить очередные нелегкие испытания.

Здоровье мое совсем расшаталось, финансы были на исходе. Своими деньгами я делился с соотечественниками, приезжающими в Константинополь без всяких средств к существованию. Французская миссия могла оказать им лишь очень слабую поддержку. Я устал от туманных обещаний и неопределенных обнадеживающих заверений Вернинака. Выводила из терпения двусмысленная позиция турецкого правительства. Удручало бесконечное ожидание новостей из Парижа. Ничего кроме отчаяния не вызывали мысли о разногласиях в рядах соотечественников во французской столице…

Я начал сомневаться, кому все же следует посылать корреспонденцию в Париж. Если вначале все материалы от депутации приходили ко мне за подписью всех пяти ее членов, то последний документ подписал лишь один человек. Присланная недавно гражданином Барсом аналитическая записка, о которой я уже говорил, была подписана многими соотечественниками. Среди них фигурировал и Прозор, чьи патриотические чувства и человеческие качества вызывают у меня глубочайшее уважение. Однако до этого я полагал, что Прозор является членом депутации.

Пребывая в таком недоумении, я все же принял решение поддерживать связь с депутацией, так как надеялся, что ее представители будут передавать мои сообщения всем польским патриотам независимо от их партийных симпатий.

В тот же день подготовил письмо депутации, сделав ссылку на предыдущие отчеты, дубликаты которых обещал передать по надежным каналам. Я сообщил о прибытии в Константинополь Стеммати и Парандье. Первый был назначен консулом Франции в Валахии, другой – в Молдове. Правда, с момента принятия этого решения в Париже кое-что изменилось, так как турецкое министерство не горело желанием во всем идти навстречу Франции. И я даже допускал, что у Стеммати, грека по происхождению, возникнет немало трудностей при утверждении в должности консула.

Разумеется, я не мог не проинформировать Париж о том, что на днях в Константинополь прибыли четыре польских офицера: Жодкевич, Улатовский, Кошуцкий и Дзимирский. Узнав о том, что польские военные съезжаются в Валахию, эти офицеры покинули Польшу, беспрепятственно проехали через Галицию и присоединились к своим братьям по оружию. По этому маршруту проследовали и многие другие офицеры, несмотря на наши письма, в которых мы обращались с просьбой ко всем польским солдатам и офицерам не покидать родных мест и ждать момента, чтобы послужить родине.

Я дал знать депутации, что по информации, полученной от секретных источников из Польши, Варшава отказалась воздать почести министру короля Пруссии, аргументируя это тем, что город Варшава всегда являлся столицей польского королевства и резиденцией своих монархов. А это означало, что Варшава могла дать клятву верности только самому королю. После чего монарх Пруссии отозвал в Берлин Хойма, вернул на родину прусских чиновников, работавших в администрации Варшавы, заменив их на поляков, и отправил Бухгольца в Бреслау.

Из тех же заслуживающих доверия источников явствовало, что дорога от Кракова до границы с Россией совершенно свободна. Военных нигде не видно. Восстановлены пути сообщения между Галицией, Волынью и Литвой. Однако по состоянию на 3 июня въехать в Великую Польшу было еще невозможно.

Я уведомил парижских соотечественников о том, что, согласно последним сообщениям из Вены, особую актуальность приобретает вопрос о заключении мира с Францией, и в этой связи обращался к депутации с просьбой походатайствовать перед французским правительством о включении в текст будущего договора с Венским двором статьи в поддержку поляков и восстановления Польши.