Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1

Буквально через несколько дней все страсти, волнения и тревоги улеглись. Поляки вновь воспрянули духом, а их надежды обрели новую силу, потому что о войне Франции с Россией теперь говорили почти как о свершившемся факте.

Должен признаться, я полностью разделял стремление моих соотечественников увидеть свободную Польшу. Забота о возрождении родины ни на минуту не оставляла меня и стала частью моей жизни, но я не верил в успех этого проекта восстановления Польши в увязке с французско-русской войной. Во-первых, по причине топографического положения России, ее сурового климата, ее неистощимых ресурсов и ее могучей армии. Во-вторых, потому, что никогда не допускал, что у Наполеона есть искреннее желание восстанавливать Польшу. Свой проект он выдвинул лишь для того, чтобы привлечь поляков на сторону французов. Я был убежден, что Наполеон использует мой бесстрашный народ в качестве пугала для России и не восстановит былую Польшу даже тогда, когда все его остальные планы сбудутся. У меня не было никакой веры в то, что Бонапарт захочет превратить мою страну в крепкое независимое государство, потому что это претило его политическим взглядам и противоречило всем принципам, которых он придерживался доселе.

Я не скрывал своих мыслей от многих соотечественников, с которыми был тесно связан кровными узами и крепкой дружбой. Пройдет время, и они поймут справедливость моих суждений, к которым я пришел не после реальных событий, а перед тем, как они состоялись. Это хорошо видно из содержания записки, представленной мной императору Александру в мае 1811 года. С этим документом можно будет ознакомиться позже.

Не могу поставить себе в заслугу, что я сам предугадал намерения Наполеона, не воспользовавшись некоторыми сведениями, полученными в Париже.

Многие приближенные к Наполеону лица, пользовавшиеся его полным доверием, наверняка имели от него указание прощупать меня, выяснить мое отношение к последним событиям восстания 1794 года, выведать цель моих предыдущих поездок в Париж и моей миссии в Константинополе, узнать, как я оцениваю нынешнее положение дел в польских провинциях под владычеством России…

Маршал Дюрок, которого я как-то встретил у госпожи Валевской, признался мне, что очень расстроился, когда узнал, что я дал согласие стать сенатором России… Я поинтересовался причиной такого расстройства, а он добавил, что я поступил бы более благородно, если бы оставался поляком и служил своей родине.

Я был задет за живое такой репликой и довольно резко ответил, что несмотря ни на какие титулы, звания и должности никогда не забывал и не забуду, что я родился поляком, имел честь служить своей родине до самого последнего момента ее существования и теперь готов всем пожертвовать ради отечества, если бы оно было. Не видя никакой возможности быть полезным своей стране, я счастлив, что могу, по крайней мере, хоть чем-то помочь своим соотечественникам, защищая их интересы при дворе императора Александра. На это маршал Дюрок отпарировал, что все это очень похвально, но ведь я мог последовать примеру других поляков, которые пошли на сближение с Наполеоном и оказались под его теплой опекой. И добавил, что Наполеон питает особое расположение к храбрецам-полякам. Неоспоримым доказательством его доброго отношения к людям Польши стало создание Варшавского герцогства во главе с их любимым королем Саксонии.

Не скрывая резкости, я ответил, что в свое время отказался от всего своего состояния, дабы уберечь свою честь и выполнить свой гражданский долг перед родиной, и теперь не желаю пользоваться сомнительными средствами ради приобретения каких-то благ, которые никогда меня не интересовали. Впрочем, от императора Александра я получил все, в чем нуждался сам и моя семья. Я уточнил, что по возрасту уже не могу состоять на военной службе, но был бы готов вновь взять в руки оружие и сражаться под началом такого командующего, который восстановил бы всю Польшу и учредил независимое польское правительство. Что касается Варшавского герцогства, то в моих глазах это провинция, где нет представительного польского правительства и где действуют исключительно наполеоновские законы… В конце я подытожил: пока не восстановим Польшу, пока не вернем себе утраченного гордого имени поляка, лучше быть литвином и подданным императора Александра, нежели обывателем Варшавского герцогства и вассалом Наполеона.

Я попросил маршала Дюрока не сердиться на меня, за такую откровенность, на которую он меня сам и вызвал. Не смог сдержаться и еще раз повторил, что если бы была хоть какая-нибудь возможность возродить Польшу в том виде, как мне этого хотелось, ничто бы не остановило меня от борьбы до последней капли крови, чтобы увидеть своих детей свободными и счастливыми, какими были когда-то их предки.