Мемуары наполеоновского гренадера

11-го декабря я проснулся задолго до рассвета. Увязал остатки еды в узелок и собрался уходить, ибо решил – если я не хочу умереть от голода и холода, как многие другие, я должен вернуться к своим товарищам. Я шёл до рассвета, иногда отдыхая у костров, у которых лежали мёртвые и умирающие. Утром, я повстречал нескольких солдат из своего полка, которые рассказывали мне, что они всю ночь прошагали со своими товарищами.

Чуть дальше, я встретил человека, с куском овчины на плечах. Он шёл медленно, опираясь на ружье. Поравнявшись с ним, я узнал в нем нашего ротного квартирмейстера. Он вскрикнул от удивления и радости, увидев меня, ведь ему сказали, что в Вильно меня взяли в плен. Бедняга Росси отморозил себе обе ноги, обмотанные кусками овчины. Он сказал мне, что не может идти быстро, отстал от полка, и что мои друзья очень волнуются за меня. Две большие слезы потекли по его щекам, и он заплакал со словами: «Бедная моя мама, если бы вы только могли видеть меня сейчас! Со мной все кончено. Я больше никогда не увижу Монтобан» – его родной город.

Я пытался утешить его, сказав, что у меня дела ещё хуже. До самого вечера мы шли вместе. Я часто останавливался из-за болей в животе.

Было около полудня, когда я предложил отдохнуть в ближайшей деревне. Мы вошли в один из домов и обнаружили там троих солдат, которые рассказали нам, что, будучи не в силах идти дальше, они решили умереть здесь. Мы предупредили их о судьбе, которая ждёт их, если они попадают в руки русских. Вместо ответа они показали нам свои ноги. Ничего более страшного, я даже не мог себе представить. Пальцев отсутствовало более половины, а остальные еле держались. Ноги были синего цвета, и, казалось, совершенно омертвели. Эти солдаты числились в корпусе маршала Нея. Может быть, проходя мимо, спустя некоторое время после нас, он спас их.

Мы приготовили немного риса, чтобы поесть прямо сейчас, а также поджарили немного конины про запас. Потом вышли, решив держаться вместе, но тут нахлынула огромная волна отставших, подхватила и понесла нас и, несмотря на все наши усилия, нас разлучили, и мы потеряли друг друга из вида.

Я оказался возле водяной мельницы. Там я увидел солдата, который, пытаясь перейти через замерзший мельничный водяной канал, провалился под лёд. Несмотря на то, что воды было только по пояс, он не мог выбраться. Несколько артиллерийских офицеров, нашли верёвки, бросили ему, но он совершенно обессилел и не мог за них ухватиться. Он был все ещё жив, хотя замёрз и не шевелился.

Я узнал, что мой полк (если так его ещё можно было назвать), ночевал в Жижморах,[84] в пяти лье отсюда. Я решил, во что бы то ни стало, добраться туда, хоть на четвереньках, но как мне было тяжело! Я спотыкался и падал на снег от невероятной усталости и был уверен, что никогда не смогу подняться. К счастью, с того момента, как я потерял Росси, холод значительно уменьшился. Приложив нечеловеческие усилия, я добрался до деревни, не очень быстро, но я сделал все, что может сделать человек ради спасения собственной жизни.

Первое, что я увидел – большой костёр справа, напротив сгоревшего дома. Я поплёлся туда – и сильно удивился, увидев своих товарищей. Я шагнул к ним и упал почти без сознания.

Меня узнал Гранжье и поспешил с моими друзьями на помощь. Меня уложили на соломе. Уже в четвёртый раз я встречаю Гранжье после ухода из Москвы. У Серрариса, ротного лейтенанта имелась водка – он дал мне глоток, потом меня кормили бульоном из конины. Очень вкусным, подсоленным настоящей солью, а не порохом, которым мы обычно солили пищу.

Боль в животе вернулась с новой силой. Я позвал Гранжье и сказал ему, что думаю, причина боли в отравлении. Он растопил немного снега в маленьком чайнике и заварил мне привезённого из Москвы чая. Выпив несколько чашек, я почувствовал себя лучше.

Пришёл бедный Росси, такой же разбитый и уставший, как и я. С ним был сержант Байи, которого он встретил после расставания со мной. Тот самый сержант Байи, с которым я менял банкноты в Вильно, и с которым пил кофе у еврея. Байи тоже мучили боли в животе. Он спросил меня, как я, а когда я рассказал ему, как мне стало плохо после того кофе, он пришёл к выводу, что нас хотели отравить, или, по крайней мере, нанести ущерб здоровью.

Я устроился как можно удобнее на соломе у огня, но мои ноги болели так сильно, что я простонал почти всю ночь. Сквозь сон я слышал: «Он не сможет завтра идти». Я тоже так думал, и решил, как и многие другие, сделать последние распоряжения. Я позвал Гранжье и сказал ему, что со мной все кончено. Я умолял его передать моей семье несколько небольших вещиц, если он будет иметь счастье снова увидеть Францию – часы, крест, украшенный золотом и серебром и небольшую китайскую фарфоровую вазу. Крест и ваза хранятся у меня и сейчас. Я также хотел избавиться от всех наличных денег, кроме нескольких золотых монет, спрятанных в овчине, обмотанной вокруг моей ноги, в надежде, что если попаду в плен, русские не будут рыться в моих лохмотьях.