Мемуары папы Муми-тролля

– Зато оно голубое и мягкое! – закричал Юксаре. – Давайте поплывем туда и будем только спать, качаясь на волнах, и никогда никуда больше не придем…

– Как хатифнатты? – спросил Фредриксон.

– Кто-кто? – поинтересовался я.

– Как хатифнатты, – повторил Фредриксон. – Они только и знают, что плыть да плыть… Нет им покоя.

– Вот именно, – радостно заметил Юксаре. – А я ужасно спокоен! И я люблю спать. А хатифнатты никогда не спят, они спать не могут. Они не могут даже говорить, они только стремятся доплыть до горизонта.

– И удалось это кому-нибудь из них? – полюбопытствовал я.

– Этого никто не знает, – ответил, пожав плечами, Юксаре.

Мы стали на якорь у скалистого берега. Даже сегодня мурашки пробегают у меня по спине, когда я шепчу про себя: «Мы стали на якорь у скалистого берега…» Впервые в жизни видел я рыжие скалы и прозрачных медуз – это удивительно маленькие, похожие на прозрачные зонтики существа, способные дышать и двигаться.

Мы вышли на берег – собирать ракушки.

Хоть Фредриксон и уверял, он, мол, сошел на берег, чтобы изучить место стоянки судна, что-то подсказывало мне: и он втайне заинтересовался ракушками. Прибрежные скалы перемежались с песчаными бережками, и представьте себе, как обрадовался Шнырёк, обнаружив, что каждый камешек на этих бережках был совершенно гладкий и круглый, как мячик, или вытянутый, как яйцо. Переполненный несравненным счастьем коллекционера, Шнырёк сбегал за кастрюлей и стал без устали складывать туда ракушки. Вода была такой чистой и прозрачной, что под ее зеленоватой толщей просматривалось волнистое песчаное дно, а скалы были теплыми от солнца. Ветер улегся, и на горизонте не было ничего, кроме беспредельной светлой и прозрачной водной глади.

Да и весь мир казался мне тогда огромным и беспредельным, а все маленькое виделось более приятным, чем сейчас, и как нельзя лучше соответствовало мне. Если вам понятно, что я имею в виду.

Но как раз в эту минуту мне в голову пришла новая мысль, которая кажется мне важной. Любовь муми-троллей к морю, должно быть, врожденная, и я с удовольствием вижу, как она пробуждается и в моем сыне.

Но, дорогой читатель, согласись, что суша вызывает у нас еще более сильное восхищение.

Когда плывешь по морю, горизонт кажется бесконечным и неколебимым. Нормальные же муми-тролли любят все переменчивое и причудливое, неожиданное и своеобразное: берег, который вместе с тем и земля, и вода, солнечный заход, который и мрак, и свет, и весну, которая и холод, и тепло.

Но вот снова наступили сумерки. Они опускались совсем бесшумно, сгущаясь медленно и осторожно, чтобы у дня хватило времени лечь спать. Розоватый западный край неба с разбросанными по небу маленькими тучками был похож на взбитые сливки, и все это отражалось в воде. Море было блестящим, как зеркало, и не предвещало никакой опасности.

– Видел ты когда-нибудь тучу близко? – спросил я Фредриксона.

– Да, – ответил он. – В книге.

– Мне кажется, она похожа на небесный мох, – заметил Юксаре.

Мы сидели на склоне горы. Приятно пахло водорослями и чем-то еще, может быть, морем. Я чувствовал себя счастливым и даже не боялся, что это чувство исчезнет.

– Ты счастлив? – спросил я у Фредриксона.

– Здесь хорошо, – смущенно пробормотал Фредриксон (и я понял, что он тоже счастлив).

И тут мы увидели целую флотилию маленьких лодок, плывущих в море. Легкие, как бабочки, скользили они по своему собственному отражению в воде. В лодках, тесно прижавшись друг к другу, молча сидели какие-то серовато-белые существа. Их было очень много, и они неотрывно глядели в море.

– Хатифнатты, – произнес Фредриксон. – Плывут с помощью электричества.

– Хатифнатты, – взволнованно прошептал я. – Те, что только и знают плыть да плыть и никогда никуда не приплывают…

– Они заряжаются во время грозы, – сказал Фредриксон. – Жгут, как крапива.

– И еще они ведут порочный образ жизни, – просветил товарищей Фредриксон.

– Порочный образ жизни? – заинтересовавшись, спросил я. – Что это значит?

– Точно не знаю. Наверно, топчут чужие огороды и пьют пиво.

Мы долго глядели на хатифнаттов, уплывавших навстречу бесконечному горизонту. И у меня зародилось странное желание последовать за ними в их тайное путешествие и тоже вести порочный образ жизни. Но я ничего об этом не сказал.

– Ну а завтра мы выйдем в открытое море? – внезапно спросил Юксаре.

Фредриксон взглянул на «Морской оркестр».

– Это же речной теплоход, – с задумчивым видом сказал он. – Ходит на водяных колесах. Без парусов…

– Мы сыграем в орлянку, – сказал, поднявшись, Юксаре. – Шнырёк, давай сюда пуговицу!

Шнырёк, собиравший ракушки в прибрежной воде, пулей выскочил на берег и начал высыпать на скалу содержимое своих карманов.

– Одной пуговицы хватит, дорогой племянник!

– Пожалуйста! – обрадовался Шнырёк. – Какую лучше, с двумя или с четырьмя дырочками? Костяную, плюшевую, деревянную, стеклянную, металлическую или перламутровую? Однотонную, пеструю, в крапинку, полосатую или клетчатую? Круглую, овальную, вогнутую, выпуклую, восьмиугольную или…