Мемуары. Переписка. Эссе

Исполняю Вашу просьбу и свое желание. Исполняю с опозданием и наполовину не шлю сейчас переводов, — но в этом для Вас есть некоторая прелесть: по приезде в Ленинград я сразу же, как Вы и предсказывали, раскис. Впрочем, не раскис — нечто худшее. Что именно, сообщать не стоит, ибо получится жалоба, а жаловаться бесполезно, хотя считается, что Вам — не бесполезно. Делать этого не следует тем более потому, что я не демонстрировал Вам никаких славных качеств, никаких добродетелей.

Исполняю — отчасти с сожалением, ибо поэма[153] уже далеко (и давно) не я, а стихи посылать нет желания — их теперь слишком много. Переводы — они будут позже. Кроме того, что касается меня, — мне неприятно заниматься чем-нибудь вторым, когда не сделано (не делано) главное. Тем более что нет совершенно никаких возможностей заниматься чем бы то ни было. Ну, вот и жалоба. Однако положение и впрямь отвратительное: работу я вчера бросил — уж нет сил, денег ни гроша; слава Богу, что я еще ничего не должен Вам. Самое скверное, что негде работать (жить), негде быть, и что впереди — ничего, пустота, этакое пространство (зачеркнуто четыре слова. — Г. М.); что даже за литераторство невозможно уцепиться, ибо как бы прекрасно, прелестно ни делал, тебе известно, кто делает это — ты — со всей твоей низостью, глупостью, слабостью, так далее: ибо знаешь себя.

(Абзац в количестве шестнадцати строчек зачеркнут. — Г. М.)

Если Вам поэма понравится и если окажется время, покажите ее Борису Абрамовичу и Эренбургу. Это, говоря откровенно, моя просьба к Вам — единственная. Хотя первому наверняка не понравится: об интеллигентстве шум поднимет. «Народ» — скажет, «хлеб» — скажет, еще что-нибудь в этом роде. Вы не говорите ему всего этого, — он человек, как я понимаю, настроений, а я его люблю. Хотя последнюю книгу жалко, дрянь. «Тарусские страницы»[154] нехороши. Я говорю не о Заболоцком и Марине, даже не о Вас с Б. А., хотя у Вас мне более всего понравилось первое — о Николае Алексеевиче[155], (кстати, — там на фотографии прекрасная девушка — его дочь). «Чайная» — хорошо, но не очень. Я теперь читаю прекрасную, по-моему, книгу Ваших переводов из Тувима[156], — как-то раньше не получалось. Досадно, что я не могу высказать Вам лично, как я рад за Вас и за себя — не сочтите последние слова снобистскими. Вообще досадно, что все это — в письме, с эпистолярным стилем у меня дурно, еще хуже, чем с почерком, почему и пишу на машинке.

Я, вероятно, утомил Вас этими длинными периодами и одним интервалом. Пора кончать. Не сердитесь на меня, не сердитесь за перечисленное и за навязчивый, по-моему, тон. Здесь плохо, плохо со всех сторон; поэтому трудно уследить за тоном, за собой. Извините. Если бы ребята знали, что я Вам сейчас пишу, — они бы попросили передать Вам привет. Поэтому привет Вам от Бобышева, Наймана и Рейна.

Если Вам когда-нибудь представится возможность и придет в голову помочь нам — помогайте всем вместе. Если Вы когда-нибудь поедете к нам — позвоните тогда мне Ж-2-65-39 (два шесть пять тридцать девять), я (мы все) буду рад Вас видеть, у меня от Москвы сохранилось о Вас прекрасное воспоминание, чувство.

Я хотел бы написать Вам (сказать) еще очень много, здесь я нес какую-то нервическую чушь и, возможно, много напортил. Постарайтесь не усмотреть здесь во всем ничего дурного; по меньшей мере постарайтесь это простить. Здесь, к сожалению, нет четверти желаемого, но это письмо, письмо.

Поздравляю Вас с Новым годом, — сегодня старый Новый год, — желаю Вам любви, радости, желаю Вам остаться таким, каким я узнал Вас. Если поэма Вам понравится — считайте ее рождественским подарком. Поздравьте от моего имени и Бориса Абрамовича, передайте, пожалуйста, привет Сереже[157]. Всего доброго, Давид Самойлович. Я был бы рад получить от Вас письмо, но, если Вы не сможете его написать, — не огорчайтесь особенно: я всегда думаю в хорошую сторону. До свидания, желаю счастья; мы все четверо его Вам желаем — Женя, Дима, Толя и я, — я уверен в каждом.

Ваш И. Бродский

P. S. Я перечел все письмо: куча идиотства, но переписывать я смогу не скоро; посему отправляю это.

Еще раз простите.

№ 2. И. Бродский — Д. Cамойлову

12. X.62

из Ленинграда

Дорогой Давид Самойлович!

Не подумайте, бога ради, что я забыл все, сказанное Вами по поводу выхода маленькой книжки Галчинского. Мне почему-то сдается, что там не окажется тех трех стихотворений, которые я Вам решаюсь послать[158].

Может быть, с ними можно что-то поделать. Мне кажется, что они очень характерны, типичны для Галчинского. Элегичность, скорбь и сарказм. Прочитанные (о, напечатанные!) одновременно, они могут дать представление об их авторе.

Я делал их вручную, без подстрочника, т. е. делал подстрочный перевод сам. Тем не менее считаю, что уж одно-то из них («В лесничестве») удалось на славу. Надеюсь, Вы еще не подумали, что я хвалю свой товар. Но и это было бы естественным: взялся за них не от хорошей жизни; потому что подружки из Гослита до сих пор не прислали своих фотокарточек.