Читаем Мемуары сорокалетнего полностью

— Да ты садись, садись, а дверь закрой. Светланин папа, Святослав Нилыч, когда выпьет лишнее, всегда молока требует.

— А вы бабушка Светланы?

— Я… внучатая я бабушка.

— А что значит — внучатая бабушка?

— А то, что я ее маме, Евгении Григорьевне, довожусь родной теткой.

В этой огромной квартире мы потом бывали с Натальей тысячу раз. Мы перецеловались здесь с ней во всех углах и комнатах. В это время Светка занималась Федором, Федор — Светкой, мы — друг другом, а внучатая бабушка Евдокия Павловна никому не мешала. Мы только заметили, что в самые решающие минуты наших с Наташей отношений неизбежно входила Евдокия Павловна и говорила:

— А я оладушки с медом испекла, может, поедите маленько?

Утром замела метель. Я сидел на кухне за столом и видел, как ветер швырял в окно сухой снег. От окна дуло. Наталья со злыми заплаканными глазами жарила яичницу. Кусок в горло не шел. Я выпил кофе, закурил. Наталья ничего не сказала, только метнула на меня взор, — она не любила, когда я курил в квартире.

— Тебе на цветы дать?

— Нет, не надо, я с премии зажал полсотни.

— Я знала. А может быть, надо Федору сотню-другую подкинуть?

— Нашла кому подкидывать. Да Федя нас с потрохами купит.

Метель за окном разыгрывалась не на шутку. Значит, шофер опоздает минут на десять. Машины, выходя с базы, буксуют, шоферы кроют друг друга, не пропускают на Беговой затор.

— Оденься потеплее, — сказала Наталья, — по радио передавали, сегодня будет до двадцати. И возьми валидол.

Я представил, как мы по морозу повезем Евдокию Павловну в крематорий, в Никольское. Через всю Москву, которую она так, наверное, толком и не видела.

Меня всегда во время похорон удивляло, как живые бросают мертвых. Все кутаются в теплые шубы и шапки, поправляют цветочек и как-то все забывают, что родной человек у них на глазах отбывает в гнездо ледяного безмолвия.

И тут подумал: Евдокия Павловна лежит сейчас на холодном прозекторском столе в одном из городских моргов. Холодная, чужая, рядом с чужими. А может быть, действительно не сразу душа покидает тело? Что тогда? Что тогда думают о нас вчерашние живые?

На работе, не успел я отдать первые распоряжения и отправить секретаршу за гвоздиками на Центральный рынок, как раздался звонок:

— Здравствуй, Костя!

— Ты чего, Федор? — Со вчерашнего вечера я жил с ощущением, что плохая полоса жизни только началась.

— Вчера ночью прилетела теща.

— А Святослав Нилыч?

— По работе не смогли отпустить. Я вот что, Костя, звоню. Теща с утра развила бурную деятельность. Будет еще две машины, а значит, еще два шофера, так что тебе, может, стоит поберечь себя. Тем более я знаю: конец квартала, у тебя план.

— Феденька, — говорю я ему, — у Евдокии Павловны есть еще взрослый правнучек — восемнадцатилетний долбак. Твой сыночек — Валерочка. Рост — сто восемьдесят три.

— Рост — сто восемьдесят пять, Костя. Здесь ты ошибся. Дети растут. Но Валерочки не будет. — В голосе Феди я услышал растерянность.

— Не в тебя растет детинушка, Федя.

— Не в меня, — вздохнул Федя. В тоне его на мгновение послышалась плохо скрываемая ярость. — У него на сегодня, видите ли, каратэ.

— И ты не можешь врезать ему без каратэ? Раньше ты умел.

— Другая генерация, — невесело пошутил Федор. — Так давай к теме, Костик. Если не можешь, не приезжай. Я обойдусь.

— Я что, нехристь? Обязательно приеду, Федя!

К тому времени, когда секретарша Нелличка вернулась с цветами, я уже расправился со всеми неотложными делами: подписал поручение в банк, новую спецификацию на изделие, накачал главного инженера и с уверенностью, что четыре часа завод будет бесперебойно выдавать продукцию, отгружать ее, а Нелличка аккуратно врать в главк и смежникам, что директор Константин Георгиевич Макаров сейчас бродит по цехам вместе со строителями, договариваясь о реконструкции некоторых устаревших заводских подразделений, отбыл на похороны Евдокии Павловны Голубевой, 76 лет, русской, домохозяйки, уроженки деревни Доброе Боровского района Калужской области, находившейся с вышеозначенным директором в добрых отношениях на протяжении последних двадцати двух лет…

Хорошо, что я повидал ее недели за две до ее смерти.

Мы с Федором собрались в баню. Субботу — на баню. Все было заранее оговорено. Машину берем служебную, мою. Федор — ящик пива и закуску. Едем под Москву, в зону отдыха нашего завода: там профилакторий, дом отдыха и банька. Стыкуемся у Федора дома, не рано, часов в одиннадцать, чтобы отоспаться, спокойно позавтракать.

Когда я приехал, Федор лениво ковырял вилкой в тарелке, а Светлана учила его жить. Они снова собирались куда-то на три года — Федор продавать и покупать оборудование для текстильной промышленности, а Светлана, давно сменившая прежнюю специальность на специальность домашней хозяйки, соответственно помогать продавать и покупать вышеозначенное оборудование. И спор шел вокруг дальнейшей судьбы Евдокии Павловны.

Приговор врачей был известен. В клинике Евдокия Павловна уже полежала, теперь ее выписали домой, доживать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новинки «Современника»

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза прочее / Проза / Современная русская и зарубежная проза
Зараза
Зараза

Меня зовут Андрей Гагарин — позывной «Космос».Моя младшая сестра — журналистка, она верит в правду, сует нос в чужие дела и не знает, когда вовремя остановиться. Она пропала без вести во время командировки в Сьерра-Леоне, где в очередной раз вспыхнула какая-то эпидемия.Под видом помощника популярного блогера я пробрался на последний гуманитарный рейс МЧС, чтобы пройти путем сестры, найти ее и вернуть домой.Мне не привыкать участвовать в боевых спасательных операциях, а ковид или какая другая зараза меня не остановит, но я даже предположить не мог, что попаду в эпицентр самого настоящего зомбиапокалипсиса. А против меня будут не только зомби, но и обезумевшие мародеры, туземные колдуны и мощь огромной корпорации, скрывающей свои тайны.

Алексей Филиппов , Евгений Александрович Гарцевич , Наталья Александровна Пашова , Сергей Тютюнник , Софья Владимировна Рыбкина

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Постапокалипсис / Социально-психологическая фантастика / Современная проза