Мемуары везучего еврея. Итальянская история

В Песах мы ели мацу, но слуги, естественно, ели свой хлеб. Я ни разу не участвовал в пасхальном седере вплоть до приезда в Эрец-Исраэль. О других больших еврейских праздниках, таких, как Суккот и Шавуот, я вообще не имел представления. Тем не менее праздник Пурим, еврейский карнавал, был мне хорошо знаком, потому что моя бабушка со стороны матери приносила нам большой круглый пирог с глазированными фруктами, который на еврейско-пьемонтском жаргоне назывался брасаделем. После бабушкиной смерти мама тщетно пыталась воспроизвести этот пирог. Ханука, праздник огней, оказывался слишком близко к Рождеству, чтобы я мог почувствовать различие между ними. Мы праздновали и то и другое в горах. Я ходил слушать полуночную мессу вместе с отцом и моими кузенами-христианами. Лошади, запряженные в сани, звенели колокольчиками, когда мы неслись по снегу сквозь тьму. Мы, в особенности наши кузены, ожидавшие тогда присвоения дяде баронского или графского титула, хорошо знали, что нам положено со сдержанным вежливым достоинством принимать поздравления работников нашего фамильного поместья. Спев, сидя на скамьях позади нас, рождественские песни, рабочие вставали по обеим сторонам центрального прохода церкви, создавая коридор, по которому мы должны были пройти. Мне ни разу не пришло в голову, что тот факт, что они христиане, а я — еврей, может показаться странным. Это было так же естественно, как и сосны вокруг церкви, как маленькое кладбище с его крестами, река, пузырящаяся среди белых пятен снега, старая лесопилка, горы, ветер и старая повариха, ожидавшая нас дома с подогретым вином и бисквитами.

Я не соприкасался с миром за пределами Италии, я читал только школьные учебники, приключенческие романы и время от времени местные газеты в поисках спортивных новостей и объявлений о новых фильмах; я жил сперва в позолоченной клетке маминого имения в Пьемонте, а потом, как будто обернутый ватой, в атмосфере провинциального городка близ Венеции, где моя семья имела определенное положение. У меня не было ни политических, ни социальных причин заинтересоваться событиями или идеями, выходящими за пределы моей ежедневной рутины, полной мелких обязанностей, соревнований по верховой езде и велосипедных гонок; я был доволен своим общественным положением и, таким образом, жил в брюхе монстра, абсолютно не подозревая о его существовании.

Первые шестнадцать лет моей жизни поделились на два равных периода. С 1922 по 1930 год я жил в имении близ Турина, а с 1931-го по 1938-й — в Удине, маленьком городке в провинции Фриули. Это было ближайшее к фабрике моего дяди место, расположенное в горах вдоль австрийской и югославской границ, где была средняя школа. Мой отец работал на этой фабрике, входившей в состав огромного владения его брата, после того как потерял почти все свое состояние во время биржевого краха 1929 года.