Мемуары власовцев

Первый раз меня вызвали на 12 часов ночи и повели на второй этаж в угловой кабинет № 21. Здесь, за письменным столом, на котором лежал пистолет, сидел майор Савельев. На метр от стола стоял стул, винтами прикрепленный к полу. Следователь сказал вежливо: «Садитесь» и начал непринужденный разговор о русской литературе, искусстве и музыке, чтобы определить степень моего развития. Разговор продолжался до утра. В 7 часов утра следователь позвонил и вызвал конвой, который должен проводить меня обратно в камеру. Все надзиратели внутри были без оружия. В камере дали позавтракать баландой и 200 гр. хлеба.

Уставши от допроса, я было расположился спать, но часовой через оконце сказал, что спать воспрещается. Таким образом, время бодрствования для меня продолжалось целые сутки. Делается это для того, чтобы подследственный потерял волю. Во время допросов применялись всякие хитрости с очными ставками: из боковых дверей неожиданно приводили различных людей и показывали их мне. Это ничуть не смущало меня. Так продолжалось 9 месяцев, до весны. Тогда после всех допросов составили обвинительный акт по 58 статье, пункт 3 и 13 (3 — измена родине и 13 — гражданская война). День суда 13 апреля 1946 года.

В этот день нас собрали 8 человек офицеров училища со мной во главе около небольшой комнаты, где заседал суд. Мы впервые встретились после лагеря в Прокопьевске. Мнение всех было, что мы последний раз видимся и что мне будет дана высшая мера наказания — смертная казнь. Нас ввели в комнату суда. Никого из посторонних не было. Сидели судьи — люди в офицерских погонах и кителях, а за одной спиной на стене висели красные тряпки и портреты «вождей». Построили нас в одну шеренгу. Правофланговым поставили меня, как самого главного обвиняемого.

У меня почему-то было полное спокойствие. Секретарь суда стал читать обвинительный акт, который продолжался 30 минут. После чтения обвинительного акта председатель суда стал спрашивать, правда ли то, что написано в обвинительном акте. Я ответил утвердительно, т. к. доказывать противное было бессмысленно. Суд продолжался 30 минут, после чего нам приказали выйти в коридор.

В коридоре мы разговаривали между собой, и ни у кого не было особенного уныния. Через 10 минут нас позвали в комнату суда, опять построили в одну шеренгу, и председатель стоя объявил именем Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик: ПРИЗНАЕМСЯ ВИНОВНЫМИ и по статье 58 пункт 3 и 13 приговариваемся к 10 годам И. Т. Л. (Исправительно-трудовых лагерей) и лишением прав на 5 лет. На этом закончился наш суд.

Нас развели по камерам, и надзиратель спросил меня, доволен ли я приговором. Я ответил, что доволен, т. к. ждал смертной казни. Тогда еще не было заключения больше 10 лет и не было спецлагеря. Мы разошлись по камерам и стали ждать отправку по лагерям.

Часть 3 Отправка в лагеря

Сразу после суда нас, осужденных, развели по своим камерам и на следующее утро собрали в одну камеру для отправки в И. Т. лагерь. Между нами оказались молодые казаки, которые держали себя очень задорно. Они сразу стали передавать новости по трубам парового отопления, которые проходили под окнами камер. По азбуке Морзе (точка, тире и т. д.) стучали по трубе, а в соседней камере все принимали. «Медынскому 10 лет». Это было понятно: «Раз Медынскому 10 лет, значит, мне будет только 5», утешали себя некоторые. Мы сутки прождали перед отправкой на «свободную» жизнь в И. Т. лагерь. К нам подбавили блатных, которые вели себя нахально, обижали слабых, отбирали пищу и оставшиеся хорошие вещи. У меня хороших вещей не было — одни золотые часы, которые я прятал под мышкой на английской булавке. Надзиратель в лагере предварительного заключения по доносу стукача их забрал, а мне дал буханку хлеба. Наши молодые казаки объединились и стали на защиту стариков. В число стариков попал и я. Никто из блатных и пальцем не смел тронуть. Помещались мы всегда в одном углу, и подходить к нам не разрешалось. При пересылке нас всегда помещали вместе с ворами, жуликами и блатными в одном железном вагоне. Молодые казаки, аховый народ, не давали нас в обиду при раздаче пищи, защищали нас и оказывали почет и уважение.

Офицеров Юнкерского училища разослали по разным лагерям Кемеровской области. К моему счастью, я попал в Гурьевск с партией молодых казаков, которые поняли, что нельзя давать себя в обиду, а самим нужно нападать.

Конвой подвел нас, 30 человек, к воротам лагеря, и как только открыли ворота, на нас набросились, как стая волков, все жулики, воры и блатные. Хотели сразу нас «раскурочивать» (лагерное выражение), но лагерная охрана нас отстояла, и нас направили в свободную землянку для приема.