Мемуары знатной дамы: путь от фрейлины до эмигрантки. Из потонувшего мира

Одним из любимейших испанских послов был граф де ла Вилла Гонзало, отличавшийся большим гостеприимством и роскошью своих приемов. Если эти страницы попадут случайно в его руки, он, конечно, вспомнит о своем путешествии по российским равнинам, которое он совершил с целью посетить меня, бывшую тогда в имении в Курской губернии. Его сопровождали его сын Фернандо Малдонато, ныне маркиз де ла Скала, Сергей Набоков (последний губернатор Курляндии) и Федор Безак, тогда еще бравый поручик-кавалергард, впоследствии член Государственной думы, последний киевский предводитель дворянства. Прибытие моего высокопоставленного гостя в имение, где испанских послов так же знали, как белых сиамских слонов, произвело всеобщее волнение. Мое имение в то время отстояло очень далеко от железной дороги, верст шестьдесят от станции Клейнмихелево. На каждой из четырех остановок сельские власти выходили приветствовать графа де Вилла Гонзало, мужики выходили ему навстречу с хлебом-солью, женщины подносили ему корзины и платки с яйцами, урядник с верховыми сопутствовал ему до моего имения. Один из моих арендаторов превзошел всех – он поднес графу раскрашенную в цвета Испании – красный и золотой – живую курицу. Граф принял этот знак внимания с большим удовольствием, и в то время как произносились торжественные речи, курица, которую граф держал в руках, хлопала крыльями, стремясь освободиться. «Эта курица – лучший день моей жизни», – сказал он по-французски. Крестьяне, не понявшие его слов, были ими все-таки очень тронуты. В церкви, в одной отдаленной деревушке, священник принял графа за самого короля испанского. Альфонсу XIII было тогда лет двенадцать-тринадцать. Священник, называя графа «ваше величество», выразил ему свою необычайную радость видеть у себя властителя Испании. Испанские национальные флаги украшали путь графа. Но на следующий день, должна к стыду моему признаться, все эти флаги были раскрадены. Много лет спустя еще можно было видеть женщин и девушек из соседних деревень, одетых в красные и желтые цвета. Вся соседняя знать устраивала в честь графа охоту на волков и лисиц, и ввиду того что в моем дворце был недавно пожар, я могла принимать гостей лишь в скромной квартире моего управляющего.

Фернандо, сын посла, конечно, помнит долгие прогулки верхом с моей дочерью, моей бедной, так рано умершей маленькой Марией, и с ее друзьями. Празднества, иллюминация, бег в мешках следовали одни за другими.

Денно и нощно ждали крестьяне появление посла, желая его приветствовать. Как сердечны были тогда наши отношения с крестьянами! И не верится мне, что те самые крестьяне и их дети потом разрушали наши леса и посевы и грабили наше имущество, то имущество, которым мы по-братски с ними делились; мы были всегда готовы после пожаров отстраивать их избы и хаты и во время неурожая снабжать их хлебом.

Мы содержали их школы и больницы и платили лечившим их врачам.

Мы все оттуда уехали в Крым, и граф Вилла Гонзало был удивлен, когда мой арендатор, у которого он переночевал, принес ему в 7 часов утра бокал шампанского, полагая, что такая высокопоставленная особа не может пить более обыкновенного напитка.

Во время пребывания посла в Петербурге мы имели удовольствие встретить у него сестру герцогиню де Сан-Карлос и его двух племянников – маркиза де Санта-Крус и графа де л’Унион с их сестрой, ныне супругой князя Меттерниха. Впоследствии приехала туда инфанта Евлалия для того, чтобы повидать великую княгиню, супругу великого князя Владимира Александровича, с которой она была очень дружна. Она привела в восторг все общество своим присутствием. Ее своеобразный ум производил на всех большое впечатление. Старая бурбонская кровь не мешала современности ее воззрений. Все добивались чести принять ее у себя. От меня она охотно приняла приглашение на обед и на поездку на тройке по окрестностям столицы. Поездка эта, к сожалению, была испорчена плохой погодой.

При перечислении испанских послов я не должна упустить графа Кампо Саградо. Он был большим охотником и игроком, человеком симпатичным, но очень безалаберным в своих денежных делах. И если он оставил в Петербурге много друзей, то кредиторов не менее. Рассказывают, что он послал своему зятю свою фотографическую карточку, на которой он был изображен закутанным с ног до головы в шубу. Под карточкой он подписал: «Так выгляжу я в Петербурге». В ответ он получил от своего зятя фотографию, где зять этот был снят совершенно голым, с подписью: «А так мы, представь себе, выглядим в Мадриде!»

Самым первым испанским послом, которого я могу вспомнить, был герцог д’Оссуна, которого называли Don Magnifiro. Он жил в знаменитом дворце Зубова против Исаакиевского собора, где ныне находится народный университет. Он был женат на очень красивой особе, бывшей значительно моложе его и вышедшей замуж после его смерти за герцога де Круа.