Ничего не отвечая, я встала и направилась к дверям. Он меня окликнул: «Не хотите ли еще присесть на минуту, я хочу сделать вам одно предложение: есть для вас возможность получить столь желаемый вами паспорт». – «Каким образом? – спросила я. – Мне кажется, я все исполнила, что потребовало ваше правительство». – «Сообщите мне адрес госпожи Вырубовой, подруги царицы; как нам известно, она прячется здесь, в Петрограде, и мы ее никак не можем отыскать, и тогда я вам обещаю не препятствовать вашему отъезду, и вы немедленно получите паспорт. Это единственное средство для вас, если вы желаете уехать». – «Я не намерена покупать мой паспорт ценой такой низости», – ответила я и, встав, пошла, не оглядываясь, к двери. «„Низость“, что за громкие слова, – сказал он. – Вы должны знать, что все ваши знакомые купили себе паспорта такой ценой». – «Я не хочу этому верить, – ответила я, – и во всяком случае, я не желаю увеличивать их числа». – «Как вам угодно, Вырубову мы найдем и без вас, но если с вами случится какая-либо неприятность – пеняйте на себя, я вас предупредил!.. У нас найдется для вас место», – возразил он мне. Еще поныне звучит в моих ушах его звенящий угрозой голос.
Покинув этот очаг слез, я направилась в шведское посольство отыскать барона фон Коскула и передать ему обо всем происшедшем. Я его просила предупредить госпожу Вырубову о грозящей ей опасности.
Несколько дней спустя из Швеции возвратился генерал Брандстрем и сказал мне, что он попробует вырвать меня из рук большевиков!.. Две недели спустя его хлопоты увенчались успехом: канцелярский служащий, господин Дундберг, принес мне мой подписанный страшным Иоселевичем паспорт. В тот же день я на маленьком шведском пароходе покинула Россию с тем, чтобы ее, вероятно, уже более никогда не увидеть. Иоселевич, не предвидя, что я в тот же день уеду, вечером того же дня направил ко мне отряд красноармейцев с тем, чтобы меня арестовать и посадить в тюрьму, где я ввиду моих лет и слабого здоровья кончила бы скоро мои земные дни. Это рассказала мне моя секретарша мисс Плинке несколько месяцев спустя – она тогда после моего отъезда хотела привести в порядок все мои бумаги, и лишь благодаря тому, что она англичанка, избежала ареста.
Тетка моя, мой племянник граф Александр Келлер и его прелестная маленькая жена бежали через Финляндию за месяц до моего отъезда. Их также хотели в день отъезда арестовать. Когда красноармейцы не нашли их дома, они разгромили всю квартиру. Они были так озлоблены, найдя клетку пустой, что поднялись этажом выше, где застали старого артиллерийского генерала Щербова-Нефедовича, жившего с тремя сыновьями, из которых двое были женаты, и арестовали всю семью. Неделю спустя генерал и его три сына были расстреляны. Это были искупительные жертвы за убийство Урицкого.
Охота в Нейдеке. Император Вильгельм II
После того как я в апреле 1919 года бежала из Петербурга и провела затем несколько месяцев в Стокгольме, я получила разрешение на въезд в Германию и была счастлива в первый же день моего приезда в Берлин встретить мою соотечественницу, добрую, преданную мне княгиню Нину фон Доннерсмарк.
Необычайная чуткость, самопожертвование и сочувствие к чужим страданиям – отличительные черты этой исключительной женщины, все мысли которой направлены на оказание помощи ближним. Каждый час ее жизни был часом самозабвения и самопожертвования. Это хрупкое, болезненное существо, которое, казалось, сломилось бы от дуновения ветерка, – обладает мужской силой воли в перенесении страданий и не боится смерти. Ввиду того что она знала всех тех, кого я знала, и так же, как я, судила о вещах и людях без предубеждения, без предвзятости, для меня было большим утешением поделиться с ней всеми нашими мучительными переживаниями и нарисовать ей картину наших бедствий. Тяжелое чувство охватило меня, когда я не увидела рядом с ней выдающегося человека, для которого она была ангелом-хранителем, – графа Гвидо фон Доннерсмарк, этого убежденного друга России. Его сыновья, которых я знала с детства, приняли меня очень сердечно. Граф Гвидо унаследовал не только титул и имущество своего отца, но и сходство в чертах лица, в звуках голоса, во всем своем облике. Граф Крафт остался все тем же красивым, рослым юношей, которого мы все так любили; полные лишений и физических, и моральных страданий годы войны наложили на него отпечаток грусти.