Я застала у Нины большой круг друзей, о которых я ничего не слыхала в течение всех пяти лет, пока продолжалась война. Встретила я здесь барона фон Штума, бывшего посланника в Мадриде, знакомого мне около сорока лет, человека с большим умом и познаниями, что признавалось и другом, и недругом его; но мне кажется, что я неправильно выразилась: невозможно, чтобы этот доброжелательный, всеми любимый человек имел недругов. Его дочь, графиня Мария Гауфельд – исключительно гармоничная натура; я ее знала еще ребенком в Гольцгаузене, одном из красивейших имений в Германии; затем я ее видела молодой девушкой в прелестной вилле Русциано и была искренне рада встретиться с ней в прошлом году в Бадене. Ее муж, князь Гацфельд-Вильденбург, – также сын моих старых друзей. Назову еще Гвидо фон Нимпша – интересного собеседника, много видавшего в жизни; затем графа фон Рантцау, барона фон Рейхшаха и его супругу, урожденную принцессу Ратибор, графа и графиню Август фон Эйленберг, их дочь и зятя Вильгельма фон Швейниц, сына посла, друга моего детства, бывшего отцом четырех детей. Все приняли меня чрезвычайно сердечно, но беседа наша заключалась преимущественно в передаче друг другу о перенесенных каждым страданиях.
За два года до войны была я приглашена Доннерс-марками в их замок Нейдек в Силезии. Замок этот окружен большим парком и обставлен с царской роскошью: богатство конюшен, ливрей, изысканность блюд соответствуют огромным средствам владельца замка. Император Вильгельм приехал с большой свитой на охоту. Он был весело настроен, казался всем доволен и производил впечатление человека, пользующегося своими каникулами. Кроме их высокого гостя и его свиты Доннерсмарки пригласили еще следующих лиц: герцога фон Ратибора, князя и княгиню Отто Витгенштейн, графа Герца, князя Гогенлоэ-Кохентин, господ фон Майстер, графа и графиню Сирсдорф и меня. Князь Витгенштейн и граф Герц были друзьями детства императора Вильгельма, причем воспитателем всех троих был господин Гинцпетер.
Княгиня Лори Витгенштейн – одна из известнейших дам европейского общества. Обаятельность общения с ней обратилась в поговорку. Фон Мейстер был губернским советником в Висбадене; жена его, приветливая американка, обладала прекрасным голосом, сама себе аккомпанировала на гитаре и пела по вечерам французские и немецкие романсы, а также негритянские песенки, так называемые minstrels. Все ее окружали, и Вильгельм ей подпевал. Спать ложились рано, так как охота была назначена на следующий день в очень ранний час. За обедом Вильгельм обыкновенно обращался к хозяйке дома, русской подданной, с тостом за здоровье своего кузена, нашего императора. Однажды император Вильгельм стал жаловаться на то, что о нем распространяется столько злых небылиц. Он приводил слова, ему приписываемые, известные не только в Германии, но и за границей. Повсюду говорили, что он ограничивал деятельность женщин кухней, церковью, детьми и платьями (vier К – Kuche, Kirche, Kinder und Kleider).
«Как мог я, сын моей матери, столько сделавшей для образования, развития и эмансипации женщин в Германии, сказать такую глупость?» – взволнованно говорил Вильгельм II.
Кульминационным пунктом приема у Доннерсмарков было приглашение хозяевами в виде сюрприза для германского императора французской артистки Режан, очаровавшей всех своим выдающимся талантом. После ее выступления Вильгельм долго с ней беседовал. Это было в последний раз, что я видела императора Вильгельма.