Мемуары

Подспудным отталкиванием от Нади в главном вопросе о жизни и смерти пронизаны все стихи 30-х годов. Защитным движением наполнено и стихотворение «Петербург, я еще не хочу умирать», и неизвестный Наде в ту пору отрывок «Помоги, Господь, эту ночь прожить…». Особенно его вторая строка «Я за жизнь боюсь — за Твою рабу…», перекликающаяся с его репликой в споре 20-х годов с Надей: «Жизнь — это дар, от которого никто не смеет отказываться».

Испуганный орел

В ряду стихов, в которых живет завуалированный образ Нади, особой сложностью отмечено уже помянутое стихотворение об инцесте библейского Лота со своими двумя дочерьми «Вернись в смесительное лоно…». Надежда Яковлевна в своем позднем комментарии, признавая себя в одной из дочерей-«кровосмесительниц», называет это стихотворение «жестоким и странным». С этим можно согласиться, но целиком ее трактовка не выдерживает критики. Она отталкивается от заключительных строк: «Нет, ты полюбишь иудея, / Исчезнешь в нем — и Бог с тобой». Спор с ней может разрешить знакомство с подробностями биографий обоих Мандельштамов.

Надя придает главенствующее значение тому, что она единственная еврейка в «донжуанском списке» Осипа Эмильевича. Поэтому он «остро почувствовал свое еврейство». Наоборот, скажу я, влюбляясь в христианок разных национальностей, он мог острее почувствовать себя евреем, будучи традиционным отщепенцем. «Евреев же он ощущал как одну семью — отсюда тема кровосмесительства», — продолжает Надя. Такая софистика приводит к абсурду: евреи известны своей семейственностью, что же, они все вышли из «смесительного лона»? Тогда появилась бы проблема вырождения целого народа. А легенда о Лоте, напротив, так высоко держит знамя рода, что для спасения этого принципа прощает дочерям праведника даже инцест. Они — жертвы высокого долга, а не клятвопреступницы.

Далее: Надежда Яковлевна попеняла поэту за то, что он «перепутал» две библейские легенды, назвав безымянную дочь Лота именем нелюбимой жены Иакова — Лии. Возражаю: Мандельштам никого ни с кем не спутал. Опираюсь на его высказывание о композиции «Египетской марки»: «Я мыслю опущенными звеньями». Так он объяснил мне кажущуюся непонятность этой повести. Мандельштам не терпел описательной поэзии. Он брал отдельные признаки сегодняшнего дня — того, что он видел и впитывал в себя в данное время, и тут же с летучей стремительностью гениальной мысли обобщал это в самостоятельные сюжеты, рисующие мир по-новому.

В бурный период гражданской войны Мандельштам жил чрезвычайно интенсивно: много ездил по разным городам, дважды был арестован тайной полицией разной политической ориентации, прожил лето в Киеве в 1919 году, где встретился с Надеждой Яковлевной и сблизился с ней. Тем не менее они расстались в сентябре. Он уехал в Крым и только 5 декабря 1919 года вспомнил о ней, понял, как она ему нужна, почувствовал, что его связь с ней — не только любовь, но и какое-то родство: «Обо всем, обо всем могу сказать только тебе». Конечно, была такая область, которая оставалась ей еще недоступной, — его творчество, но он был так экспрессивен, что нуждался в друге и собеседнике каждую минуту. Он называет ее в этом письме «сестрой», «дочкой», «деткой» и «другом», за что-то просит его извинить («Прости мне мою слабость») и признается: «Не могу себе простить, что уехал без тебя!»

После такого — умиленного и нежного — письма можно было бы сразу съехаться и остаться навсегда вместе, но очередная смена власти на Украине отрезает путь в Киев. Мандельштам очутился в Петрограде. Здесь он много выступает, получает признание и успех. В конце октября 1920 года знакомится с О. Н. Арбениной. Встречи их продолжаются около трех месяцев.

Страсть к Арбениной породила целый цикл первоклассных стихотворений Мандельштама. Несомненно, написанные в том же 1920 году стихи о Лоте и его дочерях родились из размышлений Мандельштама о своей сокровенной жизни. Он воспринимал Арбенину в образе мифической Елены Троянской. Ее «соблазнительный образ» составляет центр гениального «Коня» из арбенинского цикла. Эта страсть разъединила его с Надей. Недаром в возобновившейся в 1921 году переписке с будущей женой он обращается к ней уже на «Вы». Иными словами, все надо было начинать сначала.

В своих воспоминаниях Арбенина рассказывает: «Наша дружба с М<андельштамом> дотянулась до января 1921 года… Я потом встречалась изредка с М. и его женой у Лившицев. Мы говорили не без смущения…»[217].

Это беглое замечание показывает, что стихотворение о дочерях Лота имеет мало отношения к Библии, но несет в себе важное автобиографическое признание. Если вспомнить, что биографический мотив держит всю структуру стихотворения «Как по улицам Киева-Вия», для нас многое прояснится в истории жизни и гибели Осипа Эмильевича Мандельштама. Когда в стихах о Киеве-Вии говорится «не знаю, чья жинка», то мы догадываемся, что речь идет о бывшем и новом возлюбленных мужественной скиталицы по городу. Позволим себе допустить, что ее бывший муж не был евреем. И тогда мы получим: