Men from the Boys, или Мальчики и мужчины

У нас всегда были видеофильмы. Когда уехала Джина, Пэту было четыре года, и его страсть к «Звездным войнам» еще усилилась. Это был другой мир, где он мог укрыться от мира реального, в котором чувствовал себя неуютно. У него были игрушки — восьмидюймовые Ханы Соло, Люки Скайуокеры и Дарты Бейдеры, защитного цвета модели «Миллениум фэлкон» и звездолетов-истребителей, световые пластиковые мечи, и все это валялось сплошным слоем так, что некуда было ступить.

Но прежде всего это были фильмы, которые он мог смотреть на видео, от которых его невозможно было оттащить и которые мы ходили смотреть в кино на сеансы, где их показывали сразу по два или по три. Раз в год всю трилогию можно было посмотреть в каком-нибудь захудалом кинотеатре Уэст-Энда. «Звездные войны». «Империя наносит ответный удар». «Возвращение джедая». В том возрасте, когда других мальчишек отцы водят на футбол, берут с собой на рыбалку или на другие развлечения, где нет необходимости много разговаривать, Пэт проводил целые часы, сидя в темноте, подкрепляясь «Фантой», изюмом в шоколаде и фантазией за сто миллионов долларов. Кино — это было наше. А теперь, похоже, все близилось к концу.

Он подошел ко мне, мы оба были сконфужены, стремились избежать ссоры. Потому что причины ссориться не было. Внутренний голос говорил мне, что надо просто посмеяться над этим концом света, доморощенным апокалипсисом. Но ни один из нас не улыбнулся.

— В Чайнатаун? — предложил я.

Он скорчил гримаску.

— Я не голоден, — ответил он, глядя на меня из-под челки. Потом опустил глаза на запястье. Он не носил часов. — Завтра в школу. Уже поздно.

Я кивнул, словно все уладилось и говорить больше не о чем.

— Тогда домой, — сказал я, и мне показалось, что я чувствую во рту вкус яда.

Джина открыла дверь.

Она улыбнулась, обняла и поцеловала его, а он проскользнул мимо нее в прихожую. Со мной он не попрощался. Она обратила свою улыбку ко мне. Я продолжал стоять за дверью.

— Что с ним случилось? — спросил я.

Ее улыбка погасла. Я услышал, как он гремит чем-то на кухне. Похоже, собирается ужинать. Так что это его «я не голоден» — полное вранье. Он просто не хотел в Чайнатаун. Не хотел быть со мной.

— С ним ничего не случилось, — сказала она с внезапным холодом в голосе.

«О, я хорошо тебя помню», — подумал я.

— С Пэтом все в порядке, — сказала она. — Он здесь прижился. Они с Питером стали большими друзьями.

— С Питером? С Питером? Кто такой этот хренов Питер?

— Ты не мог бы выбирать выражения? Питер — мой бойфренд.

Я вздохнул:

— Смешно. В сорок лет иметь бойфренда. Ты и Питер встречаетесь? Вы трахаетесь или просто лижетесь? А как у вас насчет петтинга? Господи, Джина, давай уже привыкай к новым терминам. Ты ведь не тинейджер.

Она вскипела.

— Даже сейчас! — воскликнула она. — Неужели это никогда не кончится?

— Кончится, кончится, — ответил я, внезапно испугавшись, что дверь захлопнется у меня перед носом прежде, чем я смогу рассказать ей, что именно я осознал во время печального молчаливого возвращения в Сохо.

Но у нее тоже было что мне сказать.

— Знаешь, в чем твоя проблема, Гарри?

— Просвети меня.

Она вышла за дверь, не желая, чтобы слышал Пэт. Я позволил ей сделать это. Этого никогда не должно было со мной произойти.

— Все просто, когда родитель только один, — сказала она, понизив голос, но отчетливо выговаривая каждое слово. — Несмотря на все твое олимпийски выверенное отчаяние.

Она передразнила меня голосом, совершенно не похожим на мой:

— «О, бедняжка я. О, бедняжка Пэт».

— Олимпийски выверенное отчаяние, — кивнул я. — Мне это нравится, Джина. Это хорошо. Я это запишу.

— Рада, что ты оценил, Гарри. Я живу для того, чтобы ты был счастлив. — Она перешагнула порог двери. — Но, несмотря на всю твою жалость к себе, Гарри, на самом деле тебя все устраивает. Проще, когда родитель только один. Можно играть в великого диктатора. Твое слово — закон. Родитель-одиночка — царь и бог.

— Ну да, — сказал я. — Родители-одиночки — кучка эгоистичных подонков.

— Спокойной ночи, Гарри.

Она вошла в прихожую и попыталась закрыть дверь. Я вставил в проем ногу, похожий на спятившего торгового агента. Джина посмотрела на мою ногу и недоверчиво рассмеялась.

— Я не хочу ссориться, Джина, — заговорил я, подбирая слова. Я понимал, что чувствую, но не знал, как это выразить. В последние дни это происходило постоянно. — Я просто… я не хочу, чтобы его жизнь вертелась вокруг нас.

Джина ждала. Я убрал ногу. Она слегка побаливала.

— Я хочу, чтобы у Пэта была своя собственная жизнь, — сказал я. — Я не хочу, чтобы его жизнь была занята матерью, отцом и тем, что между ними произошло. Нашим разводом. Всем прочим дерьмом. Мы должны дать ему жить собственной жизнью, Джина. Мы перед ним в долгу.

Она улыбнулась и ушла, а я остался стоять, уставившись на закрытую дверь. Я слышал, как дважды повернулся ключ, а потом ее шаги из прихожей в комнату. Она не согласилась. Или, возможно, эта мысль была слишком трудна для ее восприятия.