Men from the Boys, или Мальчики и мужчины

Я висел у нее на хвосте, натянув до бровей вязаную шапку, глядя на капот ее машины и на ее затылок — волосы высоко подняты, открывая шею, — и поражался ее удивительно прямой осанке, и чувствовал в себе оцепенелую боль при одном только взгляде на нее, и отворачивался каждый раз, когда она смотрела в зеркало заднего обзора.

Я не хотел, чтобы это было правдой.

«О, Сид, — думал я, — я так тебя люблю!» Но потом мне пришлось сосредоточиться, потому что я чуть не задел автобус, сворачивающий к Кентиш-таун.

Потом я ее потерял.

В огромном гудящем скоплении машин на Арчвэй она нажала педаль газа на желтый свет — дерзкая девчонка! — и мне тоже пришлось рвануть вперед, не обращая внимания на велосипедистов, которые ехали, грозя кулаками и выкрикивая страшные проклятия в адрес автомобилистов с правом преимущественного проезда.

За перекрестком движение стало более плотным. Дорога пошла вверх, унося Сид на лондонские холмы.

Затем она скрылась из виду.

Но это было уже неважно, потому что еще кое-что отличало жизнь от фильмов.

Я точно знал, куда едет Сид.

Это был большой белый дом на Белсайз-парк. Чудесные соседи. Чудесная архитектура. Чудесная жизнь.

Улица была тихой, спокойной и богатой. Слишком богатой для того, чтобы миролюбиво отнестись к пребыванию на ней человека в черной круглой шапочке, скрывающегося в тени мощных деревьев. Поэтому я решил проехаться вокруг квартала. Но и это было рискованным делом — юноша, выгуливающий с полдюжины изнеженных собачонок на поводках, остановился, глядя на то, как я уже в третий раз объезжаю квартал. Но когда я вернулся на прежнее место, юноша с собаками уже скрылся из виду. Остались только я, дом, где жил Джим Мейсон, и жуткое осознание того, что Сид сейчас там, с ним. Я припарковался в конце улицы. Спустя час входная дверь открылась.

Спрятавшись за старым деревом, я смотрел, как они выходят. Сначала Сид, скрестив руки на груди, словно прячась от жестокого мира. А за ней он, Джим, склонив свою красивую голову, совершенно серьезный. Либерти, его пассии из Манилы, нигде не было видно.

Что же, неудивительно.

Вот так меняется мир.

На верхней ступеньке Сид повернулась к нему. Я затаил дыхание, ожидая, что они поцелуются, но вместо этого они обнялись — нет, скорее прижались друг другу, словно оберегая один другого от падения. И это было гораздо хуже.

Я не знаю, что было дальше, потому что я не стал смотреть. Я сел в машину, развернулся и поехал обратно той же дорогой, какой приехал сюда, вниз с лондонских холмов, с огромной черной дырой измены в груди, показывая два поднятых вверх пальца сумасшедшим велосипедистам, полуослепший от слез.

Мы втроем сидели перед кабинетом директора — вся семья снова в сборе.

Джина, Пэт и я — когда в последний раз мы вот так сидели все вместе? За пределами памяти, в другой жизни. Может быть, на семейном ужине, еще до развода? Но нет — потому что тех трех человек уже давно не существовало. Молодого мужа и отца. Его высокой ослепительной жены. Гордых родителей сына с хохолком на макушке, сходящего с ума по «Звездным войнам». Где они теперь? Неизвестно. Но явно не перед дверьми кабинета директора.

Школьные звуки, школьные запахи. Смех и угрозы. Еда и хлорка. Пэт погрузился в кресло и сидел неподвижно, словно пытаясь исчезнуть, словно впал в кому, и единственным признаком жизни были редкие быстрые взгляды на проходящих мимо старших школьников — наглых парней с жестким взглядом, казалось в любой момент готовых совершить преступление, девушек в коротких юбках, несущих свою сексуальную энергию как жетон начальника полиции. Они уничижительно посматривали на мальчика, сидящего со своими престарелыми мамой и папой, но я не мог сказать, означали ли их взгляды все или ничего.

Джина была невозмутима, странно безмятежна, учитывая обстоятельства. Предельно вежливо поговорила с секретарем директора — придется подождать, мистер Уайтхэд задерживается, Джина с улыбкой понимающе кивнула, ни грана беспокойства и раздражения, образцовая мамаша до кончиков ногтей.

И пока мы проводили время, ожидая вызова в кабинет, я чувствовал странное ликование — во мне переливалась дикая, безумная радость.

Мне казалось, это потому, что Пэт дал отпор. А может, и не только поэтому. Потому что я просто сидел здесь вместе с сыном и его матерью и перед нами мелькнул призрак нашей старой доброй, давно потерянной семьи, совсем как умерший родственник, увиденный во сне.

— Мистер Уайтхэд примет вас сейчас, — сказала нам пожилая секретарша, взглянув слезящимися глазами поверх очков, глядя сквозь нас, но Джина заулыбалась и рассыпалась в благодарностях, вежливо давая понять Пэту, что пора очнуться, а мне — что надо подняться с кресла и что мы вдвоем должны последовать за ней в кабинет.

Он был очарователен. Я не имею в виду, что нам предлагали чай с печеньем, но директор был довольно дружелюбен, хотя и викториански строг, и не смотрел на нас, как на пыль, оттого что мой сын врезал учителю физкультуры. Думаю, каждый день он видел вещи гораздо хуже.