Элизабет Монтгомери подняла взгляд, когда я показался возле могилы.
Я увидел, что Пэт затянулся, прищурившись, выпустил дым и негромко сказал:
— Это всего лишь мой папа.
Элизабет Монтгомери встала, оправила юбку и улыбнулась. У нее была чудесная улыбка. И я подумал — какой замечательный выбор. Если ты мальчик и выбираешь девочку, которая сводит с ума, невозможно выбрать никого лучше, чем Элизабет Монтгомери. Девочка, которая пойдет с тобой и будет курить и пить сидр на могиле твоих бабушки и дедушки. Разве можно выбрать девочку лучше?
— Извините, — сказала она. — Мне надо пойти пописать.
Я посмотрел на Пэта, потом на могилу. Они принесли цветы, понял я, внезапно почувствовав угрызения совести.
— Ты отлично знаешь, как хорошо провести время с девочкой, — сказал я. — Сидр. Кладбище. Пачка сигарет. Ты просто транжира.
— Только не говори, что ты никогда не зависал на кладбище, — проговорил он, не глядя на меня.
Я засмеялся, вспоминая, как мы прятались на этом самом кладбище с лучшим другом, глядели в прицел двадцатидвухдюймовой пневматической винтовки и бежали домой всякий раз, когда небо темнело, а за могилами слышался шорох листьев.
Пэт протянул мне бутылку сидра.
— Давай, — сказал я и сделал большой глоток.
— Дело в том, что дедушка и бабушка, — сказал мой сын, — любят по-другому. Родители, извини, они все время хотят тебя переделать. Потому что всегда желают, чтобы ты был лучше. Умнее. Сильнее. Вежливее. — Он перевел взгляд на могилу. — А дедушка с бабушкой принимают тебя таким, какой ты есть. Они счастливы оттого, что ты такой, какими никогда не были и не будут твои родители. Родители всегда пытаются тебя усовершенствовать, словно ты сломанная вещь, которую надо починить. А дедушка с бабушкой любят тебя без всяких условий. По крайней мере, так я это помню.
Пэт снова посмотрел на могилу.
— Так и есть, — согласился я и глотнул еще сидра.
— Они умерли так давно, — сказал Пэт.
Почти в самом начале его жизни.
— Мне бы хотелось, чтобы они познакомились с Джони, — сказал я. — Я очень сожалею, что они не узнали ее.
Пэт засмеялся:
— Они бы ее облизывали с ног до головы.
Я вернул ему бутылку сидра.
— Да, она такая сладкая, прелесть просто. — Мне захотелось обнять его и поцеловать, но я не двинулся с места. — Твои волосы…
Он смущенно пробежался пальцами по волосам.
— Не волнуйся об этом, — сказал он.
— Я пожалуюсь директору.
— Удачи. — Он тряхнул головой. — Они делали вещи и похуже. Они все хуже с каждым днем. Ты просто этого не видишь.
Вернулась Элизабет Монтгомери. Она опустилась рядом с Пэтом и поцеловала его в щеку. Он не шевельнулся, только смял окурок и сунул его в карман школьного пиджака. На могиле было очень чисто.
— Вас подвезти? — спросил я.
Элизабет Монтгомери взглянула на Пэта, и он помотал головой.
— Мы побудем здесь еще немного, — сказал он.
Элизабет Монтгомери подняла бумажный пакет с надписью «Еда гурманов».
— У нас есть сэндвичи, — сказала она. — Мы собирались провести здесь весь день.
Я с сомнением посмотрел на них:
— Ты обещаешь, что вечером вернешься? Она волнуется. Твоя мать волнуется.
Пэт поднял на меня глаза. Я ожидал от него язвительного подросткового сарказма, но он с серьезным видом кивнул:
— Мы вернемся вечером, хорошо?
Элизабет Монтгомери встала и улыбнулась мне.
— Все хорошо, — сказала она. — Мы приедем на поезде.
— О’кей.
Я окинул взглядом желтые поля. С восхитительной гармонией, которая заставляла их казаться скорее своим отдельным миром, чем женатой парой, мои родители умерли почти в один и тот же день. Больше десяти лет отделяло их смерти, но по календарю это произошло с разницей лишь в двадцать четыре часа. И когда я увидел желтые весенние поля, они оба сразу вернулись. Я должен приезжать сюда чаще, понял я. Хотя бы просто смотреть на желтые поля.
Я пожал руку Элизабет Монтгомери и крепко и горячо поцеловал сына в макушку. Это был совершенно правильный поступок. Я сунул несколько купюр в карман его пиджака. Все это я проделал, не спросив разрешения и не дав ему времени опомниться и возразить.
Потом я направился к машине, откуда позвонил его матери и сообщил, что Пэт сейчас со своей подружкой, бабушкой и дедушкой и что наш мальчик жив и здоров.
19
«Да, — думал я, выкарабкиваясь из постели, одеваясь в темноте и направляясь на машине в больницу. — Теперь вспомнил».
Мои родители умерли много лет назад, и я забыл, что в самом конце посреди ночи всегда раздается звонок.
Но сама больница совсем не изменилась. Так же на улице стояли и курили люди в пижамах и халатах, смеющиеся медсестры ожидали конца ночной смены, бездомный мужчина спал на лавочке возле закрытых киосков рядом с пустынной регистратурой — все те же давно известные сцены с теми же персонажами.
И все это сейчас вернулось ко мне.
Проходя по коридорам, наполненным, как и раньше, тем же ночным шумом перевозимого оборудования и стонов больных во сне, на одно безумное мгновение я осознал, что ищу кровать, на которой умирал мой отец. Я нашел сестринский пост, и меня направили в темную переполненную палату, где вокруг крайней кровати были задернуты занавески. Я вошел внутрь.