Мэн-кэ

Он сдал экзамен на цзюйжэня, и, благодаря ходатайству двух родственников отца, в столице ему без малейшего труда удалось получить должность тайшоу. Все думали, что года через два-три он вернется к прежнему образу жизни, но неожиданно в нем произошла удивительная перемена; причиной послужил случай с другом, который бессовестно его обманул. Вначале он негодовал, потом смирился, стал на удивление бережлив и вел добропорядочную жизнь. Но беда не приходит одна – на него обрушился еще один удар судьбы: во время родов умерла жена, оставив девочку.

Жена его была дочерью академика. Отец Мэн-кэ женился на ней в возрасте восемнадцати лет, хотя по старому китайскому обычаю их помолвили еще в детстве. Жена унаследовала от матери целомудрие, рассудительность и чувство собственного достоинства. Из-за распутной жизни и мотовства мужа она стала нервной, вспыльчивой, и между супругами часто возникали ссоры.

Кончина жены, разумеется, вызвала у него немало вздохов и слез. От горя и тоски он поседел. Теперь он больше не покидал своего дома и все заботы сосредоточил на единственной дочери.

Девочка выросла высокой, как стебель орхидеи, худенькой, трепетной и на редкость белолицей. Первое, чему она научилась, – это хмурить тоненькие брови, опускать густые ресницы и сокрушенно вздыхать. Может быть потому, что в жилах ее текла кровь гуляки-отца, она умела беззаботно смеяться и стрелять своими прелестными глазками. Но увы, удовольствий, которые достались на долю отца, ей не пришлось испытать.

Несколько лет она училась дома, в Юяне, потом посещала среднюю школу, а два года назад приехала в Шанхай, чтобы получить образование и поправить пошатнувшуюся репутацию семьи. С трудом уговорила отца отпустить ее. Скрепя сердце он согласился, поручив ее попечению жившей в Шанхае тетки.

Уведя из училища девушку-натурщицу, Мэн-кэ наняла рикшу.

Сделав около десятка поворотов, коляска остановилась у ворот каменного особняка в переулке Миньхоули, находившемся в конце улицы Фусюйлу.

Ворота открыла женщина лет тридцати. При виде Мэн-кэ лицо ее озарилось улыбкой.

– Сестренка, сестренка, к нам гостья приехала! – вскричала она, повернувшись к окну.

В окне показалась женская головка:

– Кто там, Мэн-кэ? Входи же скорее!

Это была Юнь-чжэнь, близкая подруга Мэн-кэ. Они вместе учились в начальной, потом в средней школе, вместе играли. Вскоре после приезда Мэн-кэ в Шанхай отец Юнь-чжэнь тоже переехал туда с семьей – он получил в Шанхае новую должность и значительную прибавку к жалованью. С этих пор Мэн-кэ каждую субботу ездила к Юнь-чжэнь и лишь в воскресенье после полудня возвращалась к себе в училище. Что же касается тетки, то к ней достаточно было зайти раз в три-четыре месяца. Поэтому за два года жизни в Шанхае Мэн-кэ не успела еще познакомиться со своими двоюродными сестрами. Зато к Юнь-чжэнь она приходила как домой.

Когда приехала Мэн-кэ, Юнь-чжэнь по просьбе отца писала письмо его другу. Она удивилась: откуда у Мэн-кэ свободное время? Неужели у них в школе сейчас каникулы?

Юнь-чжэнь попросила подругу сесть и сказала:

– Подожди. Мне осталось дописать несколько слов. – Не услышав ответа, она отложила кисточку. – Пожалуй, я брошу. Тебе… нездоровится?

Мэн-кэ молчала.

– Опять с кем-нибудь повздорила?

Юнь-чжэнь была опытнее Мэн-кэ и догадалась, в чем дело. Но она не хотела первой заводить разговор и потому произнесла несколько ничего не значащих фраз.

Мэн-кэ положила руки на спинку стула и опустила на них голову, давая тем самым понять, что говорить ей не хочется.

Подруга поняла намек и умолкла.

Пришла мать Юнь-чжэнь и стала расспрашивать Мэн-кэ о ее делах. Она была к Мэн-кэ так внимательна, что та устыдилась своего угрюмого вида и улыбнулась.

За ужином ели лапшу со шпинатом. Свежий зеленый шпинат вызвал у старой женщины воспоминания о родных местах. Да, Шанхай не идет ни в какое сравнение с Юяном! В Юяне горы так высоки, что на них не взобраться, облака клубятся на их склонах, а с вершин стекает множество чистых, прозрачных потоков. Они низвергаются со склона высотою в несколько десятков чжа-нов, образуя водопады, пена которых взлетает кверху на десять – двадцать чи, шум воды разносится далеко по окрестным горам. А вековые деревья толщиною в двадцать – тридцать обхватов и даже шире встречаются на каждом шагу, в их стволе можно было бы уместить целый одноэтажный дом.

Старуха болтала без умолку; отец Юнь-чжэнь только посмеивался и поглаживал бородку.

Мао-цзы, младший брат Юнь-чжэнь, не вытерпел:

– Мама, но разве есть в Юяне столько школ? Да еще таких хороших…

Однако на сей счет старая женщина придерживалась собственных взглядов. Она считала, что в Юяне много школ ни к чему. Зато храм Конфуция, где помещалась средняя школа, представлял собой величественное сооружение: в главном зале Одни поперечные балки были толщиной в три чи, а колонны – толщиной со стол.

Лестница, ведущая к храму, насчитывала с полсотни Ступеней. Вспотеешь, пока взберешься наверх.