Менахем-Мендл. Новые письма

Затем, дорогая моя супруга, да будет тебе известно, что я уже житель Василькова[537]. Ты спросишь, чем мне этот Васильков так приглянулся? Скучать по нему сильно, должен тебе сказать, я не скучал, но ведь когда другого выхода нет, то, как говорит твоя мама: «Не вышло над, попробуй под…» Вот послушай, прямо удивительно, что с человеком может случиться! Натерпевшись страхов в ту первую ночь в Егупце у моего доброго друга, знатока святого языка, после облавы, которая была на Подоле, я полагал, раз я теперь живу в Слободке, а Слободка — это Черниговская губерния, значит, — кончено дело, я избавлен от правожительства, от облав, от тревог, от несчастий, можно день-деньской околачиваться в Егупце, а по ночам — в Слободку, вот как ловко устроился… И что же делает Господь? Говорит Он: «Нет! Нечего умничать!» Ежели пророку Ионе суждены были несчастья, так они его и на корабле посреди моря настигли. Так и со мной случилось. Представь себе, я и одного раза в Слободке не переночевал, осмотреться толком не успел — ага, вот уже и погром! Ну, то есть не то чтобы погром, до погрома дело не дошло, но — почти погром. Подвыпила, значит, какая-то компания, говорят, студентишки, как раз из Егупца, заявились они к нам в Слободку и давай пугать здешних евреев — так, мол, и так! Ваш Бейлис! Мы вам покажем! И подбираются уже к еврейским лавчонкам да еврейским домишкам. Едва-едва не начался погром по полной программе, но сотворил Всевышний чудо, нагрянула из Егупца полиция, разогнала народ, пару-тройку пареньков из той компании забрали в кутузку, и стало тихо… Но все перепугались так, что страшно даже подумать о том, чтобы раздеться и лечь спать. И я решил: Бейлис Бейлисом, но на что тебе, Менахем-Мендл, эти страхи да тревоги? Легче, что ли, станет Бейлису из Егупца, ежели в Слободке Менахем-Мендл из Касриловки получит камнем по башке? Едва дождавшись рассвета, я уехал в Егупец, но ни с кем там не повидался, а прямиком на вокзал и взял билет до Василькова. Васильков тоже недалеко от Егупца, почти как Слободка, езды поездом, может, на час всего больше, но коли нужно, так проедешь лишний час, что с того? Тем временем утренний поезд я пропустил, так как ненадолго задержался на Крещатике, а потому болтаюсь сейчас тут, в Егупце то есть, на вокзале, но к обеду рассчитываю, с Божьей помощью, быть уже в Василькове и поселиться там до тех пор, пока дело Бейлиса не кончится, а уж как это дело кончится, отпрошусь в редакции на недельку и поеду наконец домой, к тебе, дорогая моя супруга, и к детишкам, чтоб они были здоровы, повидаться и рассказать обо всем в радости и веселье. Пока же я в полном смятении, еще ничего не сделал, даже не повидался ни с кем из редакции. А где я мог их видеть, коли все они где-то там, где Бейлиса судят, а я ношусь со своими правами, ищу себе пристанище и никак не могу найти! Вот ежели, с Божьей помощью, стану я Васильковским обитателем, поселюсь в Василькове то есть, тогда возьмусь за работу. Пока же сижу на вокзале и чувствую себя не в своей тарелке, но голова полным-полнехонька — комбинации, комбинации, комбинации! А главная комбинация у меня как раз для него, для Бейлиса то есть, — план, чем ему заняться, дай-то Бог, после процесса. Хочу, понимаешь ли, во-первых, чтобы сам Бейлис-бедолага вздохнул немного свободней, получил хоть какое-то возмещение за почти два с половиной года в узилище да за все те ужасные страдания, что он и сейчас еще претерпевает, сидя на этой самой скамейке[538]. А во-вторых, пусть мир увидит этого «убийцу», который поставляет евреям всего света кровь на Пейсах… Короче, план мой таков. Как только закончится процесс, нужно ему, Бейлису то есть, побыть не более двух-трех дней дома, с женой и детьми, перевести дух, а затем немедленно собраться и отправиться в поездку по всему свету, прежде всего в Америку[539] — это же золотое дно! Говорят, что в Америке уже, слава Богу, два миллиона евреев[540], а я американских евреев знаю. Американский еврей не пожалеет кводера[541] (а кводер у них — это как у нас полтинник), чтобы взглянуть на Бейлиса. Ничего больше, только взглянуть. Скажем, из двух миллионов евреев придет на него взглянуть только половина, так и то имеем миллион кводеров — не меньше полумиллиона рублей на наши деньги. Ладно, прощения просим, отбрасываю от этой половины еще половину, к тому же есть ведь и издержки: путевые расходы, зал снять, музыка, буфет, прочее подобное — все денег стоит, — я все эти расходы заранее учел, все подсчитал и уверяю тебя, после вычета издержек двести тысяч гарантировано! Есть, правда, одна закавыка — нужно немного наличности на первоначальные расходы. Но это ерунда! За этим дело не станет. Найдутся охотники выложить сколько надо. Отбоя от них не будет. Дал бы только Бог дожить нам всем до того, чтобы увидеть Бейлиса на свободе! Об этом сейчас все наши помыслы. Ни о чем другом сейчас не слышно. Ни о чем другом сейчас не говорят, только о Бейлисе. Я пробегал мимо биржи по Крещатику, сунулся к Семадени, где когда-то, не нынче будь помянуто, проводил дни и ночи. Выпил чашечку кофе, присмотрелся и не узнал знакомого места! Где биржа? Что Семадени? Руины! Крутятся по-прежнему несколько знакомых маклеров, но хмурые, подавленные, не видно, чтобы они собирались, как в старое доброе время, поговорить за столиком. Не слышно, чтобы смеялись. Не до смеха им, похоже. Схватит иной из них газету, забьется в угол, уткнется носом в газетную страницу и читает о Бейлисе и о процессе. Больше того. Углядел я городового, из тех, что стоят на Крещатике и следят, чтобы евреи не отирались возле банков и контор, так и этот городовой тоже читает газету. Захотелось мне тайком подсмотреть — что это там городовой читает? Тоже о нашем процессе? О нашем Бейлисе? Сунул я нос в его газету — и точно, вижу, напечатано крупными буквами: «Дело Бейлис!» История эта мне едва боком не вышла. Выпучил на меня городовой свои глазища — у меня душа в пятки! Что мне, к примеру, делать, ежели он меня спросит: «Пачпорт?» Однако я его поумнее буду. Беру да заскакиваю в Волжско-Камский банк[542], размениваю в кассе десятирублевку, сижу там недолго, ведь в банке всякий имеет право сидеть сколько вздумается, потом пулей выскакиваю из банка, беру извозчика и — «Пошел на вокзал!». А там кто мне указ? На вокзале я ведь пассажир, как все пассажиры, можно просто так болтаться, можно чай пить, можно засесть письмо писать, захочу — и никто мне запретить не может! Сейчас пишу тебе это письмо, но скоро пора садиться в поезд и ехать в Васильков. Но поскольку сейчас у меня нет времени — уже дали первый звонок, — буду краток. Если на то будет воля Божья, в следующем письме напишу обо всем гораздо подробней. Дал бы только Бог счастья, успеха и удачи. Будь здорова, поцелуй детей, чтобы они были здоровы, передай привет теще, чтобы она была здорова, и всем членам семьи, каждому в отдельности, с наилучшими пожеланиями