Менахем-Мендл. Новые письма

Затем, дорогая моя супруга, да будет тебе известно, что ты можешь быть спокойна — «мы» турка, слава Богу, обеспечили[243]. Никто теперь не будет к нему цепляться, ни у кого не будет к нему претензий за то, что его «полумесяц» задевает, не дай Бог, чью-то честь… И уже не будут говорить, что он, дикий азиат, обращается, не дай Бог, не так, как следует, с «братьями»-славянами… И никто не будет уже предъявлять ему обиды угнетенных — кончено дело! Его там, в Лондоне, обвели красной чертой, начертили новые границы его старой страны, так что географическая карта выглядит теперь совсем по-другому. И кого, как ты думаешь, он должен благодарить за это? Балканских компаньонов, которые над ним восторжествовали? Конечно, нет! Как раз «великих», как раз «важных персон», которые только и ждали, пока турка как следует не оберут, тут они стали миротворцами, начали заседать и устраивать мир между ним и балканскими царями, как ты можешь прочитать об этом в мирном договоре. Можешь мне поверить, что не сами балканские «братья» устроили эту кровавую войну, но они, «важные персоны» то есть, там командовали, они были главными дельцами, потому-то они теперь и решили заняться выделением долей. Одно удовольствие, скажу я тебе, смотреть на то, как эти почтенные, достойные люди усаживаются и, засучив рукава, берутся за работу; подобно тому, как оделяют лекехом, доставая его из мешка, у нас в синагоге в канун Йом-Кипура[244], не рядом будь помянуто, так они оделят теперь всю компанию, а потом сами разойдутся. Тут-то и поднимается крик, ведь каждый будет недоволен своей долей, и потихоньку начнется драка между своими, между «братьями», и снова прольется кровь, их кровь, а он, турок то есть, будет сидеть себе и смотреть, покуривать свою трубочку да радоваться. Одним словом; для чего ж пришлось положить сто тысяч турок? Извести столько пороху и потратить столько денег? Можно же было все решить по-хорошему — словами, но пропало дело! Суть в том, что у него, у нашего дяди Измаила то есть, теперь развязаны руки, он может передохнуть, оглядеться, понять свое место в мире и на свежую голову провести ту великую комбинацию, которую я для него придумал… А я благодаря этому стал теперь немного свободней и могу посвятить себя нашей собственной еврейской политике, нашим еврейским делам. Благодаря Господу, благословен Он, у нас тоже хватает, чем заняться…

По правде говоря, у нас не такие беды, как у турка, — у нас свои беды. Если хочешь, нам еще хуже, чем турку. В тысячу раз хуже! У турка, как говорится, есть хотя бы собственный дом, свой угол, — как говорит твоя мама: «Бедный домовладелец — все-таки домовладелец…» А мы что? Мы — субботняя, но драная капота, вот что мы такое… Что у нас есть? Лихоманки да болячки, страданий без счету, головная боль и душевные терзанья — вот и все, что у нас есть! Куда уж больше, глупенькая? И владеем-то мы всего ничего, Страной Израиля, с позволения сказать, так тоже, приглядись-ка, сплошь беды, со всеми этими братствами, партиями, ссорами, раздорами, интригами и препирательствами! С тех пор как Герцль[245], благословенной памяти, умер, не можем договориться… Сейчас подготовка к одиннадцатому конгрессу[246] в Вене идет с большими скандалами! Нордау[247], говорят, на конгрессе не будет, а конгресс без Нордау все равно что «Дни трепета»[248] — без хазана. Они, сионисты то есть, должны меня послушаться, у меня как раз теперь есть, с Божьей помощью, для них комбинация, — она им глаза откроет! Но не хочу говорить раньше времени, боюсь, как бы не началась склока… Я, с Божьей помощью, рассчитываю сам оказаться на конгрессе в Вене, там им все и выложу. Для сионистов мне толмач не нужен, можно обойтись без турецкого и французского, ведь у сионистов в обычае говорить по-немецки[249].