Менахем-Мендл. Новые письма

Тьфу на него! Видела ты такое несчастье? Из-за этого сочинителя «Лехо дойди» с его стихами на меня нашел такой стих, что я теперь каждое слово говорю в рифму. Но в конце концов, это все ерунда, и поскольку у меня опять нет времени, то буду краток. Если на то будет воля Божья, в следующем письме напишу обо всем гораздо подробней. Дал бы только Бог здоровья и счастья. Будь здорова, поцелуй детей, чтобы они были здоровы, передай привет теще, чтобы она была здорова, и всем членам семьи, каждому в отдельности, с наилучшими пожеланиями

от меня, твоего супруга

Менахем-Мендла

(№ 160, 25.07.1913)

27. Шейна-Шейндл из Касриловки — своему мужу Менахем-Мендлу в Варшаву. Письмо двенадцатое Пер. А. Фруман

Моему дорогому супругу, мудрому, именитому наставнику нашему господину Менахем-Мендлу, да сияет светоч его!

Во-первых, сообщаю тебе, что мы все, слава Богу, пребываем в добром здравии. Дай Бог, чтобы вести от тебя к нам были не хуже.

Во-вторых, пишу тебе, дорогой мой супруг, о том, что помереть бы твоему рифмоплету, от которого ты в таком восторге, ужасной смертью, прежде чем ты с ним познакомился или через полчаса после того, и не выпало бы тогда ни мне, ни моей маме — чтоб зубы у него выпали — такого стыда и позора, а сам-то он не стоит и шнурков от наших старых ботинок, что валяются на чердаке. Главное отличие Менахем-Мендла, пишет он (чтоб у него, у того рифмоплета, правая рука, которой он пишет, отсохла), в том, что у него, у Менахем-Мендла то есть, есть жена, а у той — мама. Вот ведь что удумал, выкрест! Уж не знаю, чему он завидует, мошенник этот, — тому, что у тебя есть жена? Или тому, что у твоей жены есть мама? Чтоб его круглый год лихоманка трясла, Господи! И что была бы за радость ему, хотела бы я знать, если б у тебя, Боже упаси, не было жены, а у меня — мамы, чтоб у него самого души не было? И вообще, что он имеет против меня и моей мамы такого, чтобы взять и вставить нас в свои стишки, чтоб ему поперек горла встало? Приключилось бы с ним такое, чтобы ему на всю жизнь расхотелось рифмовать! Мог бы и тебе Бог дать другое разумение и другое понятие, чтобы ты не думал черт знает о чем, не водил бы дружбу черт знает с кем, с бадхенами, рифмоплетами, сочинителями песен, комедиантишками и прочей подобной шушерой, — как говорит мама: «У Бога всякой дряни много, и как раз для твоего мужа…» Она совершенно права. Мало мне, что ли, того, ой горюшко, что у меня, Шейны-Шейндл, муж сидит в Варшаве, занимается писаниной, возится с турком и татарином, и все, с позволения сказать, ради куска хлеба? Как говорит мама: «Деньги не пахнут». Так я еще должна терпеть то, что ты там водишь компанию с рифмоплетами, сочинителями песен и актерщиками, что колесят по миру и выдуривают у людей деньги. Хорошенькое дело, честное слово! Были у нас летом эти добрые люди, целая банда, сняли помещение у Файвла Межебинского и стали устраивать комедии, а остановились они конечно же у той скандалистки, а что булок-то сожрали, что чаю и пива выпили да уехали не расплатившись — так ей и надо! Пусть не носится по всему городу, не трещит языком и не рассказывает всем и каждому об ихних чудесах: как они поют, и как танцуют, и как играют, и как представляют, и все такое. Она еще своим визгливым голоском и тонкими губками уверяла всех подряд, и меня тоже, в том, что она сжалилась над ними, ведь им и есть нечего, беднягам, актерщикам то есть, потому как в больших городах им играть не дозволяют, полиция не дозволяет то есть, вот и приходится им, беднягам, таскаться по местечкам и показывать свои фокусы. Ай, да где же это написано, что они должны зарабатывать на жизнь этими своими фокусами? Мало, что ли, на свете людей, которые сидят без дела и помирают с голоду? Хотя моя мама говорит, всегда-то она за всех заступается: «В Писании сказано, — говорит она, — Бог каждого оделяет занятием: и человека на земле, и зверя в лесу, и птицу под небесами…»