Менестрель. Вперед, Менестрель!

Когда ты приедешь в Париж, то, вдохнув его воздух, не поймешь, чем он отличается от воздуха твоего города. Ну горчит немного, ну выхлопами сильнее пахнет, ну от кафе тянет чем-то вкусным — и все. Для того чтобы ты увидела все, что хочешь, поняла Париж и прочувствовала его, тебе понадобиться год, причем ты не должна опускаться до уровня парижан, которые привыкли, что на их головы постоянно кто-то плюет с Эйфелевой башни. Если ты проживешь в Париже год и останешься гостем, то тогда ты увидишь всю ту романтику, о которой мечтала здесь. А так… Париж — это старый, уставший от туристов и писателей город. Ему надоело, что его постоянно рисуют, ваяют и прочее… Мне показалось, что он всего лишь хочет отдохнуть…

— Ну, вот мы и пришли, — я остановилась у подъезда.

— Жаль, — Менестрель поклонился. Не мне — крыльцу или дому.

— Да, жаль.

Мы помолчали.

— Ну да ладно, авось еще увидимся, — Менестрель поцеловал кончики моих пальцев и вздохнул. — Но на всякий случай — прощай.

— Прощай, — я кивнула, и он ушел. Он не оглянулся, хотя я еще долго смотрела ему вслед.

— Прощай, — повторила я в темноту и вошла в подъезд. «Прощай» повисло в воздухе, и только какая-та птица закричала — печально и протяжно, словно она уже тогда знала, что мы с Менестрелем никогда больше не увидимся…

28.12.98

2:55

Ирина Л. Ясиновская ВПЕРЕД, МЕНЕСТРЕЛЬ!

Нику-Менестрелю

Вперед, Менестрель! Вперед!

Иди, куда глядят глаза! По раскисшим дорогам и дешевым мотелям, иди! Только вот для чего? И зачем? Что тебя гонит в путь?

Иди, Менестрель, иди! Жизнь без дороги скучна и бессмысленна. Так иди вперед, пока идут ноги и пой, пока еще голос служит тебе. Пой о том, что открыто только тебе и твоему разумению, пой.

Каморки друзей, пустые бутылки на утро, ночевки в степи — это все твое, это все принадлежит только тебе одному и никто не волен отнять это у тебя. А разве кому еще это все нужно? Кто, кроме тебя, потащиться зимой, в лютый мороз по дороге в никуда? Кому это нужно? Только тебе.

Так вперед, Менестрель!

Лети на крыльях беспутной дороги вперед, к печальной смерти в канаве или в больнице для бедных, к погребению в некрашеном гробу, к братской могиле, к торной тропе над ней. Кто придет поклониться твоему праху? Кто вспомнит о Менестреле, который пел свои странные песни в дешевых барах и на квартирах друзей? Кто? Кому ты будешь нужен, когда станешь болен и немощен? Что теперь?

Вперед, Менестрель!

Вперед, к забвению, смерти, болезни, избиению шпаной и унижению от любого, кому ты придешься не по нраву! Вперед! Что же ты? Где же ты? Кому ты нужен? Вот ты был, а вот тебя и нет. Кто теперь помнит твои песни? Кто их споет на твоей могиле?

Вперед, Менестрель!

Что твоя жизнь? Лента дрянного и пыльного асфальта под ногами, автостоп, оторванные пуговицы пальто, вечное безденежье, голод, гитара за спиной, гиблое вдохновение, жиденький чай в тошниловках, кусок хлеба, купленный на последние гроши… Что еще? А главное — зачем? Что для тебя значат все эти дороги?

Вперед, Менестрель!

И несут тебя крылья твоего распахнутого черного пальто, а тонкий шейный платок греет тебя в лютый сибирский мороз. Ты счастлив своим безграничным счастьем. Ты живешь для всего мира, чтобы сделать его чуточку лучше. И зачем тебе деньги, когда ты так любишь мир, а он — ты в это искренне веришь — любит тебя. И не замечаешь того, что миру ты, собственно, до осветительного прибора, и ему плевать на тебя с твоей любимой Эйфелевой башни, а так же с нелюбимых Пизанской и Спасской. Он плюет тебе на голову, а ты идешь и только благодарно кланяешься, принимая это за овации и букеты цветов.

Дорога — твоя сцена, твой трон, твой эшафот. Ты с равной легкостью восходишь на любой из них и галантно кланяешься публике. Ты ждешь, что люди поймут твои чуднЫе песни, а они пришли посмотреть, как твоя голова скатиться в корзину. Ты же лишь пожмешь плечами и скажешь — это тоже развлечение и, быть может, кому-то оно поможет сделаться человеком.

Вперед, Менестрель!

По ступеням эшафота, на казнь и на концерт, на царствование и нищету, на жизнь и на смерть, которые ты не различаешь!

Вперед, Менестрель!

Ты умираешь каждый день и что для тебя окончательная смерть? Ты ее даже не заметишь. Ты и ТАМ найдешь свою дорогу и опять пошлепаешь по грязи в какие-то свои неведомые дали, глядя влюбленными глазами на весь мир. Ты пойдешь по колено в снегу и по щиколотку в пыли, в грязном пальто с оторванными пуговицами — на новые просто нет денег — и стоптанных сапогах, с мечом на боку и лютней за спиной. Ты пойдешь, чтобы найти хотя бы одного человека, который тебя поймет. Ты найдешь его — и ты счастлив!

Черт возьми тебя и всю твою менестрельщину! Ну кто ее придумал? Кому она нужна? Ты приходишь, даришь иллюзию жизни и уходишь куда-то, чтобы Одиночество с еще большей силой принялось глумиться над брошенной Менестрелем душой.