Менестрели в пальто макси (ЛП)

Постепенно деревня с Турком кое-как примирилась. А Турок с деревней - нет. Он стал воровать сыр. Таскал развешанные для просушки листья табака. Краденое раздавал сверстникам — воровал не от голодной жизни. Когда Симас запрягал лошадку и брал его с собой на базар, многим Турок казался эскимосом, разговаривавшим на дзукском¹ наречии. Но в 1949 году в том же городке Турок пошел в школу, и местные люди свыклись с ним, как и со многим иным, что, казалось бы, еще вчера выглядело непривычно. С пергидролем крашеными офицерскими женами, с красным флагом на кирпичном горсовете и футбольными матчами между гарнизоном и гимназией. Что же в том странного? Ведь из бывшего местного «Маккаби»² уцелел один лишь Муля, и тот без одной руки.

Валюс Плискус, сын портного, учился с Турком в одном классе. Когда портной умер, тетки определили Валюса в школьный интернат. Турок оказался соседом по койке. В интернатских комнатах зимой по ночам изо рта валил пар, в ведре замерзала вода. Однажды ночью Валентинас почувствовал, что кто-то, забравшись под одеяло, копается у него в трусах. Турок, кто же больше! Валюс яростно отшвырнул его, разбудив всю комнату. Назавтра тот показал ему острую заточенную велосипедную спицу.

- Во! Только попробуй проболтайся.

Валюс сделал движение, чтобы пригвоздить его к полу, но вспомнил, как кто-то говорил о восточном коварстве. Зарежет спящим как пить дать. И он пробормотал: нет, не проболтается. На следующую ночь Турок внаглую влез к Валюсу под одеяло, и тот, стиснув зубы, терпел его ощупывание. Турок тихонько повизгивал и сопел. Жаловаться было поздно. Плискус заточил такую же спицу. Это знал и Турок. Их обоюдная ненависть стала открытой. Плискус строил планы, как избавиться от «мусульмана», а тот что ни ночь устраивался у него в постели. Или через ночь. Он возбуждал Валюса, и, ощутив своей смуглой кожей липкие капли, с гнусным сдавленным смешком ускользал на соседнюю койку.

Они были уже в восьмом классе. Плискус наконец облегченно вздохнул: Турок попался с налетом на палатку стеклотары. Его куда-то увезли — в колонию для несовершеннолетних, так тогда это называлось. Плискус ожил, даже начал играть в баскетбол, но чем-то не угодил тренеру и был из команды исключен. Однажды ночью, проснувшись, он почувствовал томление и сам стал возбуждаться. Было куда лучше, чем когда это делал Турок. Вскоре он краем уха услышал о мастурбации (взрослые говорили: «гонять в кулачок») и пришел в ужас. Оказывается, это не только постыдно! Говорят, от этого дела высыхает весь спинной мозг и человек умирает во цвете лет. Смерти Плискус боялся до жути, однако ночью, не в силах устоять перед соблазном, вновь иссушал себя. Знай он, что так развлекается большинство мальчиков в этом общежитии, он бы страдал куда меньше. И радости было бы побольше.

Ах, если бы только это! Невзначай прикоснувшись к какой-нибудь девушке, Валентинас Плискус весь обмирал, застывал на месте, а если на уроке физкультуры, на него невзначай налетит какая-нибудь грудастая девица (так бывало на эстафетах или на баскетболе, когда играли смешанными командами), у него мгновенно происходило семяизвержение. Поэтому девушек Плискус боялся как огня. А в школе никто ничего не замечал. Но и летом, гостя у теток, Валентинас страдал не меньше. Хорошо, что за ригой его застигла тетка. Хорошо, что не кто-то чужой. После этого случая он вытерпел почти три недели, но затем, почти уверовав в «победу над самим собой», опять принялся за прежнее.

Осенью в городке объявился Турок. Он слегка подрос, но был Плискусу по плечо. Зато стал еще злее, еще нахальнее. С сигареткой в зубах. Со шрамом над бровью и дешевенькой цепочкой на смуглой до черноты шее. У него не хватало двух передних зубов.