Меня нашли в воронке

А проснулась, когда уже стемнело. И лунный свет чертил перевернутый крест рамы на полу.

Проснулась оттого, что кто-то жутко мычал.

Несколько секунд девушка пыталась сообразить — что происходит. Лишь когда в светящемся окне медленно поднялся грузный, покачивающийся силуэт — вспомнила.

— Мнэээ… Пить дайте. — Прокаркал хриплый голос.

Сердце Риты застучало так громко, что показалось его слышно во дворе.

Танька кое-как сползла с кровати и зажарила руками в темноте.

— Пить, говорю, сука, дай мне! — квадратная, черная на фоне окна, с распахнутыми руками и косматой головой, она походила на Вия.

Рита от испуга замолчала, забыв про все наставления доктора.

— Нууу?? — Танька заревела каким-то нечеловечьим басом. Рита чуть слышно пискнула и соскочила с койки.

— В-вот… — Нащупала она в темноте колбу на прикроватной тумбочке и протянула ее дрожащими руками силуэту.

Та тяжело, шумно дышала, словно только что делала какую-то тяжелую, хоть и невидимую работу. Жадно вырвал склянку, Танька приложилась к ней и, не отрываясь, допила остатки.

— Самогон что ли? — Даже не поморщилась она. — Воды бы мне. Голова трещит. Или еще спирту. Нету?

— Нету… — чуть слышно ответила Рита. А Танька грузно уселась на свое место:

— Ну так сыщи! Хотя погоди… Где этот, симпатичный?

— Ушел…

— И его приведи… Иди. Стой! Сядь!

Рита послушно уселась на подушку.

— А ты девка видная. В теле. Иди-ка ко мне, я тебя приголублю. — голос Таньки-пулеметчицы вдруг чуть поласковел.

Рита, не живая ни мертвая, продолжала сидеть.

— Иди сюда, не бойся… — продолжала та ворковать и вдруг снова рявкнула. — Иди, кому говорю!

А потом поднялась и, ровно медведица, с рычанием зашагала к Рите.

Та не помня себя от страха, зажмурила глаза. И вдруг ночную тишину разорвал выстрел.

Бах!

И еще…

Бах! Бах!

Танька будто натолкнулась на невидимую стену. Оттолкнулась от нее и упала на спину, ударившись затылком. Из-под нее, заливая перевернутый крест оконной рамы, потекла черная густая жидкость.

И только после этого Рита обнаружила, что держит в руке Танькин пистолет. Она не успела испугаться, как на улице загрохотали — словно в ответ ей — еще выстрелы…

Казалось, они гремели везде, со всех сторон. Рита, как могла быстро, оделась. Лихорадочно путаясь в штанинах и рукавах и стараясь не смотреть на черную лужу на полу.

— О! Ты уже оделась? А я думал тебя подпинывать опять придется! — знакомый голос раздался в дверях. Она обернулась как ужаленная.

— Ежина! Ты? Откуда? — бросилась она к Андрюшке Ежову, волшебным образом оказавшимся в нужное время и в нужном месте.

— Я, Рита, я… Меня дед послал за тобой.

— Еж, ты же немец! — невпопад почти крикнула она.

— Это с какой бани ты упала? — удивился Еж. — Ладно, потом все расскажу, пойдем. А это что за картина маслом на полу?

— Тоже потом… А винтовка откуда?

— Дед дал поносить, — ответил он, когда они уже вышли на улицу. — Пригнись. Еще зацепит…

Из большого, крытого редким железом, дома лихорадочно били в несколько стволов.

Один пулемет и несколько винтовок.

По дому, изредка, кто-то тоже стрелял. Но скупо, не спеша. Рита с Ежом улеглись в кустах прибольничной сирени. Андрей приложился к прикладу, долго выцеливал чего-то в лунном свете, потом пальнул. Трехлинейка бахнула так, что уши с непривычки заложило. Выстрелы «Браунинга» показались Рите детской хлопушкой.

Еж тоже потряс головой:

— Не фига себе… Это как же чего-нибудь покрупнее-то шмаляет?

— Еж, дай тоже пальнуть! — потрясла его за плечо Рита.

— Не фига себе? Обалдела, что ли? Брысь! Доктор говорил — у тебя пистолет есть, из него и пуляй.

— Уже напулялась. — поморщилась Рита. — Дай из винтовки, жадюга…

— Погоди… — Еж поводил куда-то стволом и опять выстрелил. — На…

Он протянул оружие Рите.

— А куда стрелять-то? — почему-то шепотом спросила девушка.

— В сторону дома стреляй, где фрицы сидят. Попадешь в дом-то?

— У меня, между прочим, первый взрослый по стрельбе был в школе. — Обиделась Рита.

— Врешь! — не поверил Андрей.

— Не хочешь — не верь. А тяжелая она!

Ритка долго укладывалась, еще дольше целилась.

Не в дом. Она целилась в Таньку-пулеметчицу. В свой ужас. В свой страх, который не могла показать Андрюшке. И себе…

Еж весь уерзался на одном месте от нетерпения, тихо матерясь. Иногда не про себя.

— Пока ты целишься, немцы домой в Берлин вернутся!

Та не отвечала.

— Рита, отдай ружье! — ворчал он, понимая, впрочем, что не отдаст.

Наконец она нажала, хотя и с трудом, на спусковой крючок.

— Бьется! — потерла она ушибленное плечо.

И тут их заметил пулеметчик и дал очередь по вспышке из темных кустов.

Пули взвизгнули над головами, осыпав головы срезанными ветками.

Оба ткнулись лицом в землю.

А когда приподнялись — в доме что-то хлопнуло три раза подряд и стрельба прекратилась.

Через несколько минут кто-то пронзительно свистнул.

— Рита, отдай винтовку и пойдем, дед собирает. Слышала, свистел? Это условный знак. Говорит, свистну — значит все.

Они выбрались из сирени, и, поднявшись во весь рост, пошли по центральной площади.

От дымящегося дома послышался густой мат деда:

— Пригнитесь, ироды! Жить надоело?