Меня нашли в воронке

— А я вот все думаю… — внезапно сказал Толик, ворочая угли палкой. — Интересно, а как бы мы себя повели, если бы там оказались?

Риту передернуло:

— Я бы забилась куда-нибудь за печку и до конца войны не вылазила.

— Нет, а если серьезно посмотреть?

— Я б в разведку пошел!

— Т-тебя б-бы, Еж, не взяли.

— Это еще почему, Тимофеич.

— Шумный слишком, — засмеялся Виталик.

— Толика бы в артиллерию взяли! — сказал Вини. — Он здоровый, как раз ему снаряды ворочать.

— А тебя? Ты ж лейтенантом запаса будешь после военной кафедры? — спросила Маринка.

— Ну, вот лейтенантом бы и сунули в пехоту. А Виталика в десантуру и сюда — в Демянск.

— Это ты хочешь меня тут голодом заморить что ли? Хренушки!

— А ты ешь мало и без мяса, тебе как раз.

Виталик действительно мясо не ел. Вообще. Ни в каком виде. И яйца не ел. Зато майонез мог ведрами жрать. Странно…

— Леонидыч, а ты куда бы?

Особо не разговорчивый, тот только пожал плечами.

— В авиацию, куда еще-то… — сказал Захар.

— Был бы я помоложе — да. А так-то максимум в БАО.

— БАО? Что это? — переспросила Маринка.

— Батальон аэродромного обслуживания. Дерьмо бочками возить. Извините за мой джентльменский!

— Не, хеер майор. Это вряд ли, — сказал Еж. — Уж очень ты ценный кадр, чтобы такого терять.

— Т-точно. В н-ночной п-полк. На «уточке» немцев г-гонять.

Леонидыч улыбнулся и промолчал.

— А девчонок в медсанбат. Пусть нас, раненых героев, вытаскивают и лечат.

— Я тебя, Еж, вытаскивать не буду, — сказала Рита. — Пусть тебя немцы в плен заберут, ты им мозги так высушишь, что они бросят свои «шмайсеры» и, злобно бормоча проклятия, разойдутся по домам.

Еж засмеялся довольный:

— Договорились. А Маринку в школу радисток, чтобы потом в тыл врагам забросить. Пусть диверсии делает.

— Не, не, не! Не хочу я в тыл к немцам!

— А тебя никто и не спросит. Так, кто следующий?

— Я, — сказал Захар. — Меня, значит, в пехоту заберут. Я первым делом захвачу цистерну с германским антифризом. Нажрусь в хлам и какому-нибудь политруку морду разобью. Ну, меня сразу в штрафбат и все такое.

— Тоже судьба. Тимофеич, а тебя оружейных дел мастером. Пулеметы-минометы чинить.

— С-согласен. — улыбнулся довольный Юра. Чего-чего, а железяки он очень любил, таща из болот всякую редкую вещь. В этот раз нашел ампуломет. Правда, пробитый осколками в нескольких местах, но это только повышало ценность уникального экспоната. Улюлюкал на все болото, когда тащил его в лагерь.

— А мне вот что интересно… — задумчиво сказал Вини. — Смогли бы мы с нашими знаниями сегодняшними, историю повернуть?

— Это как? Чтобы немцы выиграли что ли?

— Нет. Чтобы победу ускорить? Чтобы война закончилась не в сорок пятом, а, хотя бы в, сорок четвертом?

— Ну, ты хватанул… — протянул Леонидыч, качая головой.

— А чего я такого сказал? Вот есть же ключевые точки войны? Хорошо, про двадцать второе июня говорить не будем… Нам бы все равно не поверили. Таких предупреждений было — с первого мая и почти каждый день. А во время самой войны? Поворот Гудериана на юг и Киевский котел? Если бы информация попала к нашим вовремя? Как бы все повернулось?

— Это, Леш, тебе надо до товарища Сталина добраться было бы. А как?

— Можно над этим подумать…

Виталя почесал щетинистый подбородок:

— Шлепнули бы тебя особисты на первом допросе. Или в дурку отправили бы. Сразу после заявления — я, мол, из будущего, здрасте…

— Вот если бы у тебя ноут был бы, мобила, часы электронные, еще чего-нибудь — можно было бы доказать, — сказала Маринка.

— С ноутом и дурак сможет. Ну ладно, не дурак. А мне интересно, вот если бы своими силами без всяких девайсов. А? — идея захватила Винокурова.

— Вини… Ты же историк… П-помнишь, как операция «Б-блау» начиналась?

— Удар Клейста во фланг группе Тимошенко? Вот тоже вариант…

— Там за несколько д-дней самолет немецкий ориентировку п-потерял и сел на наш аэродром. А в самолете — полковник и у него п-портфель с документами. По операции. Д-дезинформация. Так решили. Ждали удара на Москву.

— Хорошо. Моя информация подтвердилась бы. А значит дальше стали бы мне доверять.

— Не ф-факт…

И мужики заспорили — можно или нельзя изменить историю?

— Лех, — обратился ко мне замолчавший Еж. — А ты чего молчишь?

— М?

— А ты бы кем стал?

Иванцов пожал плечами:

— Не знаю. Может Героем Советского Союза. А может быть в плен бы попал и в каком-нибудь лагере сгнил бы. А может быть в полицаи бы пошел. Одно точно знаю. Вряд ли бы кто-то из нас в живых остался.

И только треск костра в ответ…

— Так… Все мужики, выходим, — прервал молчание Леонидыч. — Фантазии фантазиями, а время не ждет. Завтра опять в бой.

Лагерь засуетился, забегал… Кто-то, чертыхаясь, надевал потные, не высохшие носки, кто-то доедал макароны, кто-то, не торопясь, покуривал табачок.

И через пять минут лагерь опустел.

Повисла какая-то тяжелая, но в то же время опустошающая и облегчающая тишина. Тишина, от которой звенит в ушах.

Первым, естественно, не выдержал Ёж.

— Лех, сыграй чего-нибудь?

— Не могу. — Соврал тот в ответ. — Палец чего-то выбил, когда корни рубил.

— Рит, тогда ты?

Рита молча развернулась и ушла в палатку, ровно в какое-то убежище.