Меня нашли в воронке

— Расскажите товарищу Гырдымову и нам, в том числе, — как вы там прошли и почему на немцев не наткнулись?

— Так это, товарищи командиры. Мы же перед этим у них шорох в тылу не маленький устроили. Командира ихнего в плен взяли. Правда, шлепнуло его…

— А мины, заграждения?

— Специально не искали, но вроде как нету.

— Вроде как… Вы десятком человек прошли, а у нас тут двести пятьдесят душ. Если лес заминирован — хана батальону. Гырдымов, что скажешь? Ты — разведка, хитромудрым должен быть.

— На мины тоже не натыкались. Завалов тоже нет. Лес, конечно, исковеркан — то там, то тут деревья побиты. Но пройти по-тихому можно. Правда, малыми группами. Если весь батальон пойдет — шум обязательно будет.

— Думаем, мужики, думаем…

— Чего тут думать… Надо приказ выполнять! — воскликнул комиссар батальона Рафаевич.

— Оно понятно, товарищ комиссар. Как?

— Как сказано в уставе, товарищ лейтенант. А в уставе сказано, что никаких сложных маневров в ночной атаке оборонительной полосы не допускается. Войска наступают прямо перед собой.

— Я устав хорошо знаю, товарищ батальонный комиссар, — ответил Костяев. Только в нашем случае такая атака приведет к неоправданным потерям и невыполнению боевого задания.

— Войны без потерь не бывает! — воскликнул Рафаевич. — Пора бы это осознать за год. Если бы мы это понимали сразу, то не отступили бы до Москвы.

— Кхм… — кашлянул кто-то. За спиной комиссара разведчик Гырдымов выразительно постучал себе по лбу пальцем.

— Товарищ комиссар, может быть, перейдем к делу? — попытался успокоить Рафаевича Костяев.

— А выполнение приказа — это и есть самое главное дело!

— Это… — пробасил Коган. — Может, мы разведкой вперед пойдем? С партизаном?

— Боец Богатырев уже не партизан. С сегодняшнего дня зачислен бойцом.

Кирьян Васильевич смущенно кашлянул.

А комиссар побагровел:

— Это что такое? Что за бирюльки неуставные? — почти взвизгнул он, разглядев, наконец, на груди Богатырева кресты. — Немедленно снять!

Дед набычился, но снимать кресты не стал.

Комиссар подскочил и потянулся было сорвать «Георгиев», но дед ударил его по руке и тихо сказал:

— Не тобой дадено, не тебе и снимать!

Побелевший лицом Рафаевич схватился за кобуру:

— Арестовать! Под трибунал! Расстрелять мерзавца!

— Товарищ комиссар… — облапил его Гырдымов. — Успокойся…

Рафаевич бурно задышал, а потом заорал на молоденького связиста:

— Эй, Якшин, быстро соедини меня с полком! Я доложу об этой белогвардейщине! Я не потерплю!

— Есть связь, товарищ батальонный комиссар!

Тот подскочил к аппарату:

— Товарищ полковник на меня совершено нападение белогвардейским выкормышем бойцом Богатыревым! Что? Я требую немедленного ареста!

В ответ полковник сказал что-то такое, от чего комиссар сдулся как воздушный шарик и стал похож посеревшим лицом на серую тряпку.

А потом положил трубку, потоптался растерянно на месте, а потом, надев фуражку, выскочил из блиндажа, крикнув напоследок:

— Я этого так не оставлю!

После небольшой паузы, Гырдымов пробормотал:

— Да, обрел ты врага, дед. И какого.

— Разберемся. Так… Чего ты там говорил, про разведку?

— Значит, мы выходим за час, прочесываем сколько успеваем лес, смотрим — как и чего. Если немцы есть — даем сигнал. Если только дозоры — тихо снимаем. Если нет — идете за нами.

— Согласен. Ровно в одиннадцать выходите. Если до ноля часов — тишина. Мы выходим. Сигнал для выхода — стук саперных лопаток. Без ракет и свистков. Бойцам передать — никаких разговоров, перекуров и бряцаний. Понятно? Свободны. А с комиссаром я поговорю, Кирьян Васильевич.

— Ну, пошли, дед к нам. Сходим сейчас в первую линию. Покажешь на местности — как вы шли… Кстати, комбат, есть идейка…

…- Где, интересно, дед застрял? — размышлял вслух Еж.

— Черт его знает… Давай у взводного спросим?

— Товарищ сержант?

— Ну?

— А куда нашего деда дели?

— Какого деда? Аааа… Ротный сказал, дед с разведчиками чаи гонять остался.

— Ничего себе? — удивился Еж. — Он там чаи, а мы?

— А мы сидим и бамбук курим.

— Мне вот еще интересно, как там Леонидыч. Докладывает, наверное, уже в штабе дивизии, как думаешь, Вини?

— Наверное… Ой, закапало, епметь… — Вини поднял голову. На ночном небе ни звезд, ни месяца.

— Хорошо… Немцы летать не будут.

— Они и так особо не летают. Не видел, что ли?

— Все равно хорошо. О, гитара где-то играет? В землянке вон той. Вини, пойдем, сыграешь что-нибудь! «Мальчишек зеленых» давай!

— Обалдел, что ли? Какие еще «Мальчишки зеленые»?

— Ну это… «Мы жили под бомбами, мы плыли в понтонах, мальчишки зеленые в рубашках зеленых. Мы просто зарыты в земле изувеченной, спасенной земле и придумывать нечего…» Чего, не помнишь, что ли?

— Еж, ты совсем обалдел?

— Не понял…

Вини оглянулся по сторонам, никого вроде близко не было:

— Сейчас нам и этим мальчишкам в атаку идти, я им чего петь буду, как в землю зароют?

— Тогда спой… «Бьется в тесной печурке огонь».

— Позже. Чего-то потрясывает…

— Заболел, что ли?

— Взвод! Приготовиться! — раздался голос комвзвода Прощина.

Гитара тут же замолчала. Бойцы разбежались по своим местам.

— Тишину соблюдать!