Меня называют Капуцином

К семидесятилетию Наташи.

Артамонов закрыл глаза, а Хрычов и Молотков стояли над Артамоновым и ждали.

– Ну же! Ну же! – торопил Хрычов.

А Молотков не утерпел и дернул стул, на котором сидел Артомонов, за задние ножки, и Артомонов свалился на пол.

– Ах так! – закричал Артомонов, поднимаясь на ноги. – Кто это меня со стула сбросил?

– Вы уж нас извините, – сказал Молотков, – мы ведь долго ждали, а вы всё молчите и молчите. Уж это меня черт попутал. Очень уж нам нетерпелось.

– Нетерпелось! – передразнил Артомонов. – А мне пожилому человеку по́ полу валяться? Эх, вы! Стыдно!

Артомонов стряхнул с себя соринки, приставшие к нему с пола, и, сев опять на стул, закрыл глаза.

– Да что же это? А? Что же это? – заговорил вдруг Хрычов, глядя то на Молоткова, то на Артомонова.

Молотков постоял некоторое время в раздумье, а потом нагнулся и дернул задние ножки Артомоновского стула. Артомонов съехал со стула на пол.

– Это издевательство! – закричал Артомонов, – Это уже второй раз меня на пол скидывают! Это опять ты, Молотков?

– Да уж не знаю как сказать, товарищ Артомонов. Просто опять какое-то помутнение в мозгу было. Вы уж нас извините, тов. Артамонов! Мы ведь это только от нетерпения! – сказал Молотков и чихнул.

– Пожалеете об этом, – сказал Артомонов, поднимаясь с пола. – Пожалеете, сукины дети!

Артомонов сел на стул.

– Я тебе этого не спущу, – сказал Артомонов и погрозил кому-то пальцем.

Артомонов долго грозил кому-то пальцем, а потом спрятал руку за борт жилета и закрыл глаза.

Хрущев сразу заволновался:

– Ой! Что же это? Опять? Опять он! Ой!

Молотков отодвинул Хрущева в сторону и носком сапога выбил стул из-под Артамонова. Артамонов грузно рухнул на пол.

– Трижды! – сказал Артомонов шепотом. – Хорошо-с!..

В это время дверь открылась и в комнату вошел я.

– Стоп! – сказал я. – Сегодня Наталии Ивановне исполнилось семьдесят лет. Прекратите это безобразие!

Артомонов, сидя на полу, повернул ко мне свое глупое лицо и, указав пальцем на Молоткова, сказал:

– Он меня трижды со стула на пол скинул…

– Цык! – крикнул я. – Встать!

Артомонов встал.

– Взяться за руки! – скомандовал я.

Артомонов, Хрущов и Молотков взялись за руки.

– А теперь за-а мной!

И вот, постукивая каблуками, мы двинулись по направлению к Детскому селу.

2 августа 1938

Бытовая сценка

Водевиль

Сно: Здравствуйте! Эх, выпьем! Эх! Гуляй-ходи! Эх! Эх! Эх!

Мариша: Да, что с вами, Евгений Эдуардович?

Сно: Эх! Пить хочу! Эх, гуляй-ходи!

Мариша: Постойте, Евгений Эдуардович, вы успокойтесь. Хотите я чай поставлю.

Сно: Чай? Нет. Я водку хлебать хочу.

Мариша: Евгений Эдуардович, милый, да что с вами? Я вас узнать не могу.

Сно: Ну и неча узнавать! Гони мадам водку!

Мариша: Господи, да что же это такое? Даня! Даня!

Даня (Лежа на полу в прихожей): Ну? Чего там еще?

Мариша: Да, что же мне делать? Что же это такое?

Сно: Эх, гуляй-ходи! (пьет водку и выбрасывает ее фонтаном через нос).

Мариша (Залезая за фисгармонию): Заступница пресвятая! Мать, пресвятая Богородица!

Хармс (лежа в прихожей на полу): Эй ты, там, слова молитв путаешь!

Сно (разбивая бутылкой стеклянную дверцу шкапа): Эх, гуляй-ходи!

Падает занавес.

Слышно как Мариша чешет себе голову.

Вера, Надежда, Любовь, София. 1938

Тетрадь

Мне дали пощечину.

Я сидел у окна. Вдруг на улице что-то свистнуло. Я высунулся на улицу из окна и получил пощечину. Я спрятался обратно в дом. И вот теперь на моей щеке горит, как раньше говорили, несмываемый позор. Такую боль обиды, я испытал раньше один только раз. Это было так: одна прекрасная дама, незаконная дочь короля, подарила мне роскошную тетрадь. Это был для меня настоящий праздник, так хороша была тетрадь! Я сразу сел и начал писать туда стихи. Но когда эта дама, незаконная дочь короля, увидела, что я пишу в эту тетрадь черновики, она сказала: «Если бы я знала, что вы сюда будете писать свои бездарные черновики, никогда бы не подарила я вам этой тетради. Я ведь думала, что эта тетрадь вам послужит для списывания туда умных и полезных фраз, вычитанных вами из различных книг».

Я вырвал из тетради исписанные мной листки и вернул тетрадь даме.

И вот теперь, когда мне дали пощечину через окно, я ощутил знакомое мне чувство. Это было то же чувство, какое я испытал, когда вернул прекрасной даме ее роскошную тетрадь.

12 октября 1938

«Меня называют капуцином…»