Меня не проведешь

Елена еще какое-то время мне не открывала. Как будто решала, стоит ли мне верить. По-моему, она решила, что не стоит, потому что никаких движений с ее стороны к двери не последовало.

Я вернулась в комнату и попросила Лапина мне помочь.

— Что ж, — уныло ответил Лапин, — после того, как вы заставили меня проникнуть в чужую квартиру, мне уже ничего не стоит и дверь в ванную взломать… Так человек, доселе честный, и встает на склизкий путь преступности…

Я взглянула на Чернецова. Тот явно не осознавал, что попал в затруднительное положение. Он смотрел в одну точку с каменным лицом. Видимо, инстинкт самосохранения не позволял ему до конца уяснить всю безнадежность собственного положения.

Алина выглядела вполне спокойной, я решила, что ей можно доверять. Похоже, она все-таки оставила решительное намерение угробить собственного мужа.

Поэтому, относительно спокойная за их судьбы, я пошла выручать Елену. Дверь, кстати, оказалась плохонькая — даже Лапин справился с ней легко. Она распахнулась, и я увидела, что на полу, заплаканная, испуганная, растерянная, потерявшая весь свой апломб, сидит Елена, сжимающая в руках молоток.

Вид у нее был, как у жертвы маниакального психа. Глаза смотрели безнадежно, как будто мысль об освобождении из-под собственного, собой же организованного ареста казалась ей уже невозможной.

Я присела перед ней на корточки и попыталась взять из ее рук молоток — напрасно, она только еще судорожнее его сжала. Как будто все сейчас представляло для нее реальную угрозу — даже наша очаровательная пара с Лапиным.

— Лена! — тихонько позвала я ее. — Лена, все нормально. Сейчас приедет милиция. Все будет нормально, вы слышите? Отдайте, пожалуйста, ваш молоток…

Она отрицательно покачала головой.

Похоже, молоток она мне не отдаст никогда. Так, наверно, и будет с ним ходить. После этакого потрясения. Вообще Елена как-то изменилась. Она даже стала симпатичнее. Наверное, с нее слетела ее кошмарная спесь, а может, ей просто шел такой макияж. Что-то в ней появилось человеческое.

— Елена, — опять попробовала я поднять ее с пола и взять этот чертов молоток, — вам уже ничто не угрожает, вы понимаете? Я здесь. Олег Васильевич тоже здесь. Чернецов вас не тронет, Лена. Дайте, пожалуйста, молоток и вставайте. Мы сейчас выпьем валерьянки, и все будет хорошо…

Вдруг Лапин заорал так, что я подумала о валерьянке уже для самой себя. Я обернулась. Лапин, с выражением ужаса, смотрел в сторону кухни. Я вздрогнула.

Елена взглянула на Лапина и от испуга выронила молоток на пол. Я успела его подхватить и подняла Елену с пола.

Лапин нахально улыбнулся, как Чеширский кот, и ехидненько спросил:

— А что это у вас, Танечка, с нервами? Никак события последних дней так на них повлияли?

Мне захотелось ударить его этим молотком по начинающейся лысине. Но я поняла, что, если бы он не гаркнул, мы бы тут проторчали как раз до прихода милиции, которая всегда почему-то приезжает уже к раздаче орденов или выносу трупов.

Елена от перенесенного из-за громового лапинского вопля шока быстро оправилась и спросила:

— Таня? Олег Васильевич? Как вы сюда попали?

— Через окно, — честно ответил Лапин.

— Хорошо, что вы пришли, — вздохнула Елена, — хотя вам, Олег Васильевич, все-таки не мешало бы отказаться от шуток хотя бы в такой момент… Я узнала, кто был на картине, Таня, — сказала она, повернувшись ко мне, — это был Андрей Чернецов.

Я кивнула. К сожалению, я поняла это слишком поздно…

Уловить сразу странное сходство Чернецова с силуэтом на картине и мне, и Алине мешала его маска рафинированного интеллигента. Было слишком трудно, практически невозможно, заподозрить в нем угрозу для кого-либо, казалось, что он сам всего боится.

Лапин же, если и подозревал, вряд ли всерьез относился к собственным домыслам. И только перед Еленой наш господин Чернецов был таким, каким был. Он не трудился скрываться перед той, которая, по его мнению, была сделана из такого же теста. И именно она, увидев последнюю картину своего мужа, сразу угадала в силуэте Чернецова. Почувствовав это, она, может быть, впервые испугалась — слишком тяжело осознать, куда зашел твой собрат по убеждениям и куда может завести тебя твое жизненное кредо. Люди, не знающие нравственного лимита в достижении собственных целей, умирающие от зависти, жалкие в стремлении во что бы то ни стало стать круче всех на свете, — такими были они оба.

Сейчас один из них сидел в комнате, связанный, а другая, с размазанной по щекам тушью, смотрела на меня глазами обиженного и испуганного ребенка, в которых больше не было свойственной ей ранее высокомерной, обывательской спеси.

— Успокойтесь, Лена, — посоветовала я ей, — все уже позади…

Она кивнула. Хотя по ее глазам я поняла — для нее все еще только начинается…

* * *