Меня создала Англия

Энтони сидел, облокотившись на перила; он прекрасно выглядел; его цветущий вид словно укорял природу, начавшую зимние хлопоты. Издали его можно было принять за школьника. Немного отсев от стола, на котором стояли пустые стаканы, трое туристов глядели ему в рот: пожилой мужчина, пожилая женщина и девушка. Пустое блюдо из-под smorgasbord и четыре грязных тарелки свидетельствовали, что с обедом покончено. – А вот и моя сестра, – сказал Энтони. Ей бы чуть задержаться, не заставлять его глотать очередную реплику искателя приключений. Растерявшись, он забыл о вежливости и продолжал сидеть, когда те трое встали; впрочем, ее отвлекли рукопожатия и двигание стульями. – Мистер Фаррант был так любезен, что познакомил нас с Гетеборгом, – сказала пожилая дама. Кейт перевела взгляд на его лицо – замкнутое, настороженное и сразу потерявшее свое обаяние. – Он провел нас по всему порту, – объяснил пожилой господин, – показал склады.

– А сейчас, – вступила девушка, – рассказывал, откуда у него этот шрам. – Мы думали, – пояснила дама, – что это с войны. – Они нервничали, конфузились: им хотелось убедить ее, что они не замышляли ничего дурного против ее брата; они защищали его от упрека, что он так легко сошелся с незнакомыми людьми.

– Но революция – это даже интереснее, – сказала девушка. Кейт бросила на нее внимательный взгляд, и мысль: «Бедняжка, она тоже попалась» больно кольнула ее, хотя она не упустила отметить все, что говорило не в пользу девушки: большие невыразительные глаза, влажная полоска неумело накрашенного рта, худые плечи, сухие пятна пудры на шее. Она вспомнила Аннет, вспомнила Мод, с трудом втиснувшуюся в рамку, дешевый запах на подушке; ему всегда нравилось, что попроще.

– Его обязаны были наградить, – сказала девушка, – все-таки спас министру жизнь.

Кейт улыбнулась Энтони, заерзавшему на стуле. – Так он вам не сказал? Какой скромный. Его наградили орденом Небесного Павлина второй степени.

Они приняли ее слова за чистую монету и даже заторопились уходить. Им не хотелось злоупотреблять его временем, это может помешать будущей встрече. Они рассчитывали увидеть его в Стокгольме. Дама поинтересовалась, сколько они там пробудут.

– Мы там живем, – ответила Кейт.

– Вот оно что, – сказал мужчина. И, помедлив:

– Мы из Ковентри. – Такие, как он, любят, чтобы взаимная информация была равноценной. Он глядел на нее прищурившись, словно следил за колебанием чутких лабораторных часов: нужна еще гирька. – Наша фамилия Дэвидж. – Жена за его спиной одобрительно кивнула: теперь правильный вес. Деликатная операция кончилась, она облегченно вздохнула и отдалась другим заботам: глядясь в большое зеркало на противоположной стене, одернула платье, убрала выбившуюся прядь, разгладила перчатки, намекая, что они уже уходят. – Вы туристы? – спросила Кейт, отметив, что у девушки хватило проницательности угадать враждебность там, где ее родители видели только вежливость, хотя, казалось, она была совершенно лишена их деликатности и как бы даже сознательно компрометировала их спокойные тона и скупые детали ярким цветом неудачно выбранной помады.

– Мы индивидуальные туристы, – мягко уточнил Дэвидж. – Надеюсь, мы еще увидимся, – с намеренной неопределенностью сказала Кейт.

Девушка медлила. Уже родители с преувеличенной стариковской осторожностью сошли на бурый клочок земли между верандой и изувеченным барабаном, а она все стояла как вкопанная. Она напоминала ярко раскрашенного идола, деревянного идола весьма прозаического назначения, – может, об нее гасят окурки.

– Я могу во вторник, – сказала девушка.

– Отлично, – одобрил Энтони, поигрывая вилкой. При виде ее вопиющей неискушенности Кейт ощутила жалость к девушке, что было некстати, поскольку Энтони должен помнить, от чего его уберегли, а эта девушка была явлением того же порядка, что свет за окнами велосипедных магазинов, листья на мостовой Уоррен-стрит, портвейн в «Дамском баре». – Значит, во вторник тебе удобно, – сказала Кейт, провожая взглядом воссоединившуюся троицу. – Оказывается, ты спас жизнь министру. – Что-то надо плести, – ответил Энтони, – они заплатили за обед.

– Я накормила тебя завтраком, но мне ты почему-то ничего не плел. – Ну, Кейт, – сказал он, – ты и так знаешь все мои истории. Сколько я писал…

– Брось, – оборвала Кейт. – Писал ты очень редко. Телеграммы отцу, открытки с видами, очень много открыток – из Сиама, Китая, Индии. А писем что-то не помню.

Он улыбнулся.

– Забывал бросить их в ящик. Погоди, я же написал тебе большое письмо, когда поздравлял с работой в «Кроге».

– Открытка.

– И когда отец умер.

– Телеграмма.